ЮРИЙ ПЕТУХОВ БОЙНЯ МОСКВА МП "МЕТАГАЛАКТИКА", 1991 г. ББК 84Р7 П31 Оформление художника Георгия Куликова Иллюстрации в тексте Юрия Петухова Петухов Ю.Д. Бойня.- М.: "Метагалактика", приложение к журналу "Приключе- ния, фантастика", 1991. - 320 с. ISBN 5-265-02202-3 Новая книга московского писателя Юрия Петухова объединяет два остросюжетных авантюрно-приключенческих произведения. В романе "Бойня" показан кошмарный мир XXII века, в кото- ром уцелевшие люди забавляются кровавыми охотами на выродив- шихся человекомонстров. Фантастический детектив "Западня" повествует о внедрении на Землю резидента негуманоидной инопланетной сверхцивилизации. 4702010201-016 _ п 083(02)-90 Безобтп- ББК 84Р7 c Юрий Петухов, I991 БОЙНЯ Фантастический роман Даже самая распоследняя Божья тварь, я думаю, имеет хоть какую-то, пускай ничтожную и бессмысленную для окружающих, но все же свою, собственную цель в жизни. Ведь правда? Даже если это и не жизнь вовсе, а одно мучительное недоразумение! Даже если это никакая не цель для прочих, а один туман на палочке. Все равно! Ведь не может же быть иначе?! Меня, я думаю, Божьей тварью навряд ли кто назовет. Уж скорее наоборот. Только мне это без разницы. Мне наплевать на них на всех! Они - это они! А я - это я! И у меня тоже есть своя цель! И я так думаю, она не хуже, чем у других. Ведь я живу только ею, этой своей мерцающей впереди целью. Если она и покажется кому-то бессмысленной и ничтожной, так пусть подавится своим смыслом, черт с ним! А я делал это и буду делать. Я буду бить их, крушить, расколачивать вдребез- ги! Я разобью их все до единого, на самые мелкие осколки ра- зобью! Когда это будет? Не знаю. Потому что я вообще ничего не знаю! Откуда взялся этот мир? Зачем он? Зачем все его обитатели?! Я не знаю даже, сколько живут такие, как я. По- чему? Да потому, что я никогда не видел себе подобных и не слышал о них. Моя мать была совсем другой, не такой. Она го- ворила, что и отец был совсем другой, пока он не сварился живьем у своей трубы. Все - были и есть совсем другие! Но я думаю, что не подохну до тех самых пор, пока хоть одно из них будет стоять целехоньким! Где б оно ни стояло, где б оно ни лежало, хоть на самом краю нашей бескрайней ре- зервации! И не может быть иначе, и не будет иначе! А вот когда я сокрушу последнее и мир перестанет двоиться, тогда я выберу самый большой и самый острый осколок и перережу им собственную глотку... Я думаю, что это все случится не скоро. Пускай пройдут годы, ничего. Но я сделаю это, я вытерплю все мучения на пу- ти к своей цели. Пусть хихикают болваны и недоумки. Им не понять меня. Я сделаю это - и с радостью и с надеждою уйду из этой мерзкой, поганой жизни. И пускай они тогда смеются над бессмысленностью моей цели - мне уже будет все равно! В нашем распроклятом местечке я обошел все уцелевшие дома и облазил все развалины. До сих пор мои конечности, и нижние и верхние, дрожат от напряжения. Ах, как я их бил! Как я их колотил! Порезался даже, вон сочится какая-то пакость из третьего левого щупальца, зеленая и вонючая. Тьфу, мерзость! Самому противно. Ну да ничего, я думаю, заживет. А нет, так и к лучшему. Чего мне ждать? На что надеяться? Какие я ра- дости вижу? Ни черта! Эти хоть по вечерам получают свою пор- цию, присасываются к краникам у труб - и всю ночь балдеют. А я?! Для меня даже трубы не нашлось. А чем я хуже? Что я, не умею, что ли, краны вертеть да за швами присматривать?! Да это любой оболтус сможет, любой мальчуган, если у него хоть одна конечность имеется. А у меня их одиннадцать! Да я бы за десятком труб мог следить! Так нет, рожей, видать, не вышел! Слишком уж не такой, как все! Чихать хотел! Катитесь вы куда подальше! ...Кстати, о мальчуганах. Распустили молодежь. Вчера при- вязалась свора - куда я, туда и они. Улюлюкают, свистят, камнями бросаются - им и невдомек, что я боль только изнутри чувствую. Грозят! А чего грозить-то? Напугали! Один, малень- кий совсем, колобком катится, двумя ножками по земле скребет - клоп, вонючка, а туда же. Да его мне коготком подцепить - и все, хана, крышка клопу. Нет, не отстает. Не понимает. А жалко ведь мелочь пузатую. Мне их жалко. А им меня - нет! Хотя чего жалеть-то? Их всех у труб пристроят, коли не пере- дохнут, конечно, до шести лет, до совершеннолетия. Всем мес- течко достанется. Каждый будет свой краник посасывать. И никто их не назовет чудовищем, никто не бросит камня вслед. Они - нормальные, обычные! Им хорошо на этом свете! Ну да ничего. Я в этом вшивом местечке не задержусь. Вот переколочу завтра оставшееся в наипоследнем домишке, в руи- нах на окраине - ив путь. Только меня и видали! А на новом месте, глядишь, по-новому заживем. Только я одно могу ска- зать точно: если меня там и приставят к трубе и даже свой краник при ней подключат, я дела не брошу, цели своей не ос- тавлю, нет! И в гробу я всех видал, пускай потешаются. А я бил их и буду бить! Колотить!! Расколачивать!!!" Они застукали его на развалинах старого, еще дореформен- ного дома-громадины, в котором уже много поколений никто не жил. Был день, и потому они отлично просматривали всю мест- ность метров на восемь. Дальше силуэты и очертания терялись в пелене, но грех было жаловаться - денек стоял ясный, не то что обычно. Чудовище, выставив, видно для обороны, на всякий непредвиденный случай, четыре щупальца назад и мерно раска- чиваясь из стороны в сторону, вытаскивало что-то большое и плоское из груды камней, кирпичей и прочего строительного мусора. Пак, самый старший из них и самый хитрый, зажал клешней хобот, чтобы не сопеть, как обычно, трубно и надрывно, и медленно, не спуская глаз с чудовища, отполз назад. - Попалась, гадина! - заговорщицки сообщил он остальным и пригрозил другой клешней. - Ша! Коротышка Чук взвизгнул было от восторга, засучил хилыми лапками, но Пак тут же огрел его по загривку, зашипел озлоб- ленно. - Где Грюня? - спросил он, убедившись, что оплеуха по- действовала и дополнительных мер принимать не надо. Волосатого Грюни нигде не было. Могло сорваться все дело. Близнецы-Сидоровы в нетерпении кусали друг друга за уши и хищно скребли когтями землю. На ней оставались глубокие бо- розды. Но шума не было. Каждый понимал ответственность мо- мента. Даже безмозглый и безъязыкий перестарок Бандыра и тот молча скалил обломки желтых зубов и мелко подергивал проз- рачными веками. Никто не знал, что надо делать. - Я сбегаю, поищу? - предложил шепотком Гурыня-младший, изгибая длинную шею и заглядывая в глаза хитрому Паку. - Тока втихаря, - согласился Пак и трубанул-таки хоботом. На минуту все припали к земле, напряглись. Но чудовище, скорее всего, не расслышало. Хитрый Пак вздохнул тихо, с об- легчением и закатил, видно от избытка чувств, еще одну опле- уху Коротышке Чуку. Тот беззвучно захныкал, зажимая лапками пухлый рот-клювик. Гурыня-младший пополз, не оглядываясь, огибая камни. Но далеко ему уползти не удалось. Волосатый Грюня, будто с него уже содрали шкуру и расстелили ее по земле, лежал за ближай- шей обвалившейся стеной, раскинув лапы в разные стороны. И спал. Причем блаженно и безмятежно похрапывал при этом. Гурыня кусанул его за пятку. И тут же зажал Грюне рот, чтоб не развопился. Грюня был голосист. - Ты че, падла, - шепнул в ухо Гурыня, - завалить всех удумал?! Волосатый Грюня бешено вращал единственным глазом, пытал- ся вырваться. - Пак тебе рожу поскоблит-то щас! - заверил Гурыня-млад- ший на полном серьезе. И Волосатый Грюня затих. Он вжал мохнатую голову в не ме- нее мохнатые плечи, поджал лапы и оттого превратился в поб- лескивающий шерстью клубок. - Где сеть? Грюня затрясся, повел неопределенно глазом. Вечно он спал! И вечно не мог толком проснуться! Даже теперь, в такую ответственную минуту. Гурыня-младший кусанул его еще разок, посильнее. - Мероприятию срываешь, жлобина! - прохрипел на ухо, пом- ня наказ Пака. - Убью! Впрочем, убивать перепуганного и все еще заспанного Грюню не пришлось. Гурыня-младший сам увидал серую суму, в которой лежала свернутая сеть. Она валялась в трех метрах на куче щебня и песка. Видно, Грюня потерял ее, засыпая на ходу. Вы- яснять обстоятельства дела времени не было, Гурыня-младший подхватил суму, по тяжести почувствовал - сеть на месте. - А ну, живо, падла! И чтоб молчком! Они быстренько доползли до основной группы. Получили по затрещине от вожака Пака. - Чего застряли? Уйдет щас! Роли они расписали заранее. Но хитрый Пак вкратце напом- нил каждому, что надо делать и как. Для выразительности по- щелкал легонько перед их носами своей клешней. Все поняли. Легче всем было Близнецам-Сидоровым. Их поставили охра- нять выход из развалин, а точнее, в силу ширины и неповорот- ливости, просто заслонять путь, если чудовище вырвется и бросится убегать. Правда, Близнецы по своей простоте не по- нимали, что им может грозить, коли чудовище наткнется на них. Но Пак сказал, что все будет нормально. И Сидоровы по- верили. Остальные разделились на три группы. В первую входил са- молично хитрый Пак, и больше никто. Он брал на себя основную тяжесть, не слишком-то доверяя сотоварищам. Размотанную, но еще свитую в трубку сеть он положил на плечи и теперь вырав- нивал, расправлял ее, помогая себе хоботом. Сеть была метал- лопластиковая - газовым резаком не перережешь! Во вторую группу входили Гурыня-младший, Гурыня-старший, Бумба Пеликан и балбес Бандыра. В общемто, с их заданием мог бы справиться и один надежный парень. Но Пак решил подстра- ховаться - народец в его ватаге был хлипкий, попробуй до- верься им, обалдуям! В третью - группу отвлечения - входили Коротышка Чук, Во- лосатый Грюня и пузатый трехногий подмастерье-переросток Хряпало - орун и визжала неслыханный. Его и взяли с собой только из-за луженой глотки. Роль этой группы была совсем проста. Но и достаточно опасна. И хотя хитрый Пак говорил, что не было еще случая, чтобы чудище обидело кого-нибудь, пристукнуло или, хуже того, сожрало с потрохами, но... кто его знает, ведь на такое поглядишь - и этого с лихвой хвата- ет, ощущение - будто тебя наполовину уже пережевали. Пак-хитрец не зря отобрал тех, кто зрением послабее да и ценности из себя особой не представляет ни для его ватаги, ни для будущей работенки у заветной трубы. - Как крикну в голос, так и начали, ясно?! Пак всмотрелся напоследок в каждого. И каждый кивнул. Они осторожненько поползли вперед. А чудище, дрожа, хлюпая и хряпая, распространяя вокруг себя зловоние и мокроту, ковырялось в обломках и никак не могло вытащить застрявшего в искореженной и ржавой арматуре большого, в старинной массивной раме зеркала. Оно поворачи- валось и так и эдак, изгибалось, раздувалось, отчаянно мани- пулировало всеми конечностями, включая и нижние. Но вытащить зеркало не удавалось. Хитрец Пак уже давным-давно заметил эту страсть к зерка- лам у чудища, эту какую-то непонятную ненависть к ним. Все в местечке прекрасно обходились вообще без зеркал, всем было просто наплевать на эти тусклые стекляшки - о чем бы голова болела, ха-ха! Тем более что и без них все прекрасно видно, а битого хлама и так предостаточно, хоть завались им! Но на этой вот ненормальной страсти и было построено все замышляе- мое. Недаром же Пака звали хитрым! Само место располагало к действию. С трех сторон чудовище было загорожено обломками каменных стен, лишь с четвертой оставался проход - правда, довольнотаки широкий. Между сте- нами было метров шесть. Многовато, конечно, но ничего, если действовать слаженно, все пройдет отлично. Стены вот только обросли склизким противным мхом, можно и навернуться с них. Но совсем без риска-то и не бывает ведь, так? Пак готов был рискнуть ради небольшого развлечения. А почему бы и не по- развлечься немного, пока к кранику не подпускают, кроме как по особо торжественным дням? Не-ет, можно и поразвлечься. Не спуская глаз с чудовища, он стал карабкаться на стену, на этот каменный обломок, торчащий справа и такой скользкий. Не так-то легко было это сделать. Пак даже порвал свой но- венький комбинезон о какой-то крюк, торчавший прямо изо мха. И очень расстроился этим. Но горевать было некогда. Обломок был метра в четыре вышиной. На верхушке его росло чахленькое деревце без листвы. В его ствол Пак и вцепился клешней, ког- да основной путь был позади. Подтянулся, чуть не упустив сеть с плеч, но вовремя успев придержать ее хоботом. Сверху все было отлично видно. Да и чудовище не казалось отсюда столь страшным, как снизу. Пак обернулся - Близне- цы-Сидоровы стояли на посту живым двухголовым изваянием, растопырив по сторонам руки-ласты. Они всегда относились к порученному делу серьезно, иногда даже чересчур серьезно. Пак не сдержал улыбки. Но за тылы можно было не беспокоить- ся. Он снял сеть с плеч, расправил ее в широко расставленных клешнях. Противоположная стена была на метр-полтора ниже. Но Гуры- ни, Пеликан и Бандыра что-то явно не спешили. Олухи чертовы! - подумал про них Пак. Он начал нервничать. Краем глаза он отметил, что Хряпало, Чук и Грюня заняли свои места. Даже отсюда было видно, как всем телом дрожал Волосатый Грюня, толстяк и соня. Ну да ничего, пускай привыкает! Наконец над краем противоположной стены появилась глупо- ватая рожа Бандыры. Он вертел головой и все время стукался костистым подбородком о каменный край, видно, оскальзываясь. Из-за Бандыры неожиданно показались змееобразная голова Гу- рыни-младшего, потом все тело. Следом на стену влезли Гуры- ня-старший, отличавшийся от брата, лишь толщиной и непово- ротливостью, и Хряпало. Судя по всему, Бандырой они пользо- вались как лестницей. Но и ему Хряпало протянул лапу, помог вскарабкаться. Надо было начинать. Чудовище, ничего не подозревая, копошилось внизу. Оно уже почти высвободило свою находку. Оставались минуты, если не секунды. Пак напряг свои бугристые мышцы, закинул клешни с сетью за голову, вскинул хобот вверх... Но не успел он подать знака, как произошло совсем не пре- дусмотренное событие: балбес Бандыра с воплями и визгами, размахивая двухметровыми суставчатыми руко-ногами и изгиба- ясь так, будто у него нету позвоночника, сверзился вниз, прямо на чудовище. То резко передернулось, колыхнулось всем своим волдыристо-бородавчатым зеленым телом. Но перепуганный и истошно вопящий, не помнящий себя от ужаса Бандыра, разма- хивая своими складными граблями, подскочил на его спине, от- толкнулся что было мочи и помчался прочь из каменной ограды прямо на Близнецов-Сидоровых. Близнецы исправно выполнили поставленную перед ними задачу и Бандыры не пропустили. Об- разовался жуткий живой ком, из которого торчали руко-ноги, костистые лапы, ласты, головы и неслись хрипы, писки, крики, угрозы и жуткий, леденящий сердце вой: видно, Бандыре-балбе- су почудилось, что он попался-таки в лапы жуткого чудовища. Все это произошло в доли секунды. Само чудовище не успело даже шевельнуть своими выставленными за спину конечностями и повернуть бугристую слонообразную голову. И только Пак соби- рался подать наконец свой сигнал - ведь надо было делать де- ло, - как с трех сторон завопили на разные голоса Коротышка Чук, визгливый нытик, ревун Волосатый Грюня и заменитель си- рены - Хряпало. Но именно они спасли положение. Потому что чудище, уже поднимающее голову вверх, вместо того чтобы заметить главную опасность и среагировать, отвлеклось. Все это и решило дело. - Эге-гей!!! - заорал, перекрывая всех, хитроумный Пак. И бросил конец сети на противоположную стену. Команду он подал раньше, чем надо. Но теперь это не имело ровно никакого зна- чения. Обоих Гурынь тяжелым концом сети опрокинуло за стену - они исчезли мгновенно, будто их и не было. Пеликан Бумба ус- тоял. Он вцепился в сеть одновременно обеими когтистыми ру- ками и широким хрящевым клювом. И так, вместе с зажатым кон- цом сети, громыхнулся вниз. Следом за ним сиганул Пак. Чудо- вище было накрыто! Но оно еще могло выпутаться, сбросить с себя металлопластиковую крупноячеистую сеть. Конечности его напряглись, выпрямились, само оно вскинулось во весь рост... Но не оплошали братья Гурыни - выскочили из-за стены, все в ссадинах и синяках от падения, вцепились в сеть с разных сторон и принялись бегать по кругу, окончательно запутывая молчаливо сопротивляющееся чудовище. Вместе с ним они чуть было не запутали и Бумбу Пеликана. Но тот вывернулся, чудом успел выскочить, расцарапав весь свой широченный клювище и измазав до невозможности в грязи и без того несвежий комби- незон. Дело было сделано! Хитрый Пак торжествовал. Еще бы, такая победа! Предания о ней будут переходить из поколения в поко- ление, а значит, и его имя не исчезнет вместе с ним! Теперь можно было и не суетиться - опутанное чудовище лежало на земле, даже не пытаясь высвободиться. Соображает, подумал про него Пак, с металлопластиком шутки плохи, нечего и тре- пыхаться! Он отступил на несколько шагов - полюбоваться на дело своих рук. Но спокойно любоваться ему не дали. Дикий ор, доносивший- ся снаружи, из-за стен, отвлек его. Пак выглянул: там проис- ходило невообразимое. Близнецы-Сидоровы что было сил мутузи- ли балбеса Бандыру. Тот яростно отбивался. Коротышка Чук и Волосатый Грюня дубасили Близнецов. Хряпало лежал рядом, на вид бездыханный - ему было уже все равно, он получил, видно, свое. Конца мордобою не предвиделось. - Отставить!!! - заорал Пак. Его трубный глас возымел действие. Куча мала распалась. Все тяжело дышали, обливались потом и глазели на Пака. Пак в четверть силушки треснул клешней балбеса Бандыру прямо по темечку. Тот, похоже, не почувствовал, но почтительно присел на полусогнутых. Близнецам-Сидоровым Пак сказал: - Объявляю благодарность за службу! - и похлопал их по плечу. Сидоровы зарделись от счастья, победно поглядели на по- никшего Бандыру. - Операция прошла на славу! - продекламировал хитрый Пак, водя хоботом из стороны в сторону. - Все держались молодца- ми! Ни единой осечки, как по маслу... Все поняли?! - Он по- молчал для выразительности, давая оценить торжественность момента, и добавил: - Лютое чудовище, терроризировавшее всю округу и готовившее подлый, злодейский план по прорыву наших всенародных труб, поймано! Всех поздравляю! Ответом было громоподобное ликование. Особенно старались герои дня Близнецы-Сидоровы - хоть и одна пара лап была на двоих и одна лишь пара рук, зато глотки были две. - Ладно, пошли! - сказал Пак уже неофициально. И они побежали к добыче. Вокруг чудовища суетились оба Гурыни и Пеликан Бумба. Непростое это было дело - расправить концы сети, закрепить их. Попробуй вбей крючья в стены и пол кривыми обрубками, которые не то что крюка, а и камня-то толком удержать не мо- гут! Но Гурыни старались, помогая себе и ногами и зубами. Дело клеилось! Чудовище сопело, пыхтело и воняло. Несколько раз оно пыталось вырваться. Не получалось. И все равно было страшно. Волосатый Грюня дрожал вовсю. Ну ладно Грюня - он и всегда дрожит! Не по себе было и само- му Паку, мурашки так и бегали у него по спине. Близнецы и те ступали как-то настороженно, по-куриному. И даже безмозглый и бесчувственный балбес Бандыра был не в своей тарелке и ча- ще обычного моргал прозрачными веками, скалился. Но чем прочнее крепили сеть, тем смелее становились, раз- говорчивее. Ободранный и грязный Пеликан Бумба гоготал, зах- лебываясь и роняя слюну: - Ловко я его, а? Ловко?! Гурыня-младший считал, что главную роль сыграл он, и по- тому огрызался: - Ловко гробанулся со стены - вот и ловкость вся твоя! Тут не на дураков рассчитано, тут с умом... Впрочем, до выяснения отношений дело не дошло. По той причине, что всех объединяла неприязнь к чудовищу. И эта неприязнь становилась тем сильнее, чем беззащитнее делалось вздрагивающее чудище. Первым бросил камень Коротышка Чук. - Получай, падла! - метнул свой Гурыня-младший. Старший слепо повторил бросок брата. Камни грудой посыпались в пленника. - Вот так! - Держи подарок! - Х-хэк!! - Ловко, ловко я его! - Прям щас и забьем падлу! Чего с им возиться! Распалялись на глазах, подзуживая друг друга, перегляды- ваясь и перемигиваясь, толкаясь локтями и путаясь в распя- ленных концах сети. - Ща я его приложу! Ща!! - взъярился Гурыня-младший, раз- махивая подобранной железякой и намереваясь воткнуть ее пря- мо в зеленый бородавчатый горб. - Брось! - цыкнул на Гурыню хитрец Пак. Он один не прини- мал участия в процедуре "побития камнями". - Брось, тварь, кому говорю! Обиженный Гурыня отбросил железяку. И ухватил булыжник поздоровее. Чудище на камни почти не реагировало, лишь вздрагивало чуть-чуть, когда были особо сильные и меткие броски. И все же, выбрав коротенький миг затишья, оно бросило обидчикам: - Дураки вы все! Плевать я на вас хотел! Паковская команда взъярилась пуще прежнего. Безмозглый Бандыра от избытка чувств вспрыгнул чудищу на горб и принял- ся дубасить его своими складными граблями. Кончилось тем, что он запутался, и его пришлось тащить из сети, будто реп- ку. Бандыра выл, словно пришел конец света. Но ни одна из его граблей не оторвалась при вытягивании, наверное, они оказались покрепче металлопластика. Вытащив балбеса Бандыру, все уцепились за руки, клешни, лапы, ласты - и закружились в бешеном, дикарском хороводе вокруг огромной жертвы, попавшейся в их тенета. Восторг был неописуемый, особенно предавался ему Коротышка Чук - он виз- жал, как никогда в жизни, не поспевая своими хлипкими лапка- ми за другими и оттого то взлетая в воздух, то волочась по грудам разбросанного мусора. Остановились лишь тогда, когда вымотались все до единого. Когда окончательно лишились сил. Так и попадали на землю вокруг чудовища - тяжело отдуваясь, закидывая головы и зака- тывая глаза. К этому времени приполз искалеченный Хряпало, он был не в лучшем состоянии, чем другие. Но ему захотелось хоть немного поторжествовать. Хряпало запустил камень в чу- довище. И обполз его в эдаком медленном, но выразительном круге почета. Затем и он распластался, перевернувшись на спину. - Как есть дураки! - заключило опутанное чудовище. Препираться с ним не стали. - Ну, взялись, что ли?! - предложил Гурыня-младший. - Чего? - не понял егр Пеликан. - Чего-чего... кончать пора, падлу! Пеликан Бумба промолчал. - А чего, глядеть на него, что ли?! - не унимался Гурыня. - Стало быть, пора, - неуверенно согласился с братом Гу- рыня-старший. - Эй, Пак, ты самый умный! Ты и говори! Хитрый Пак многозначительно оглядел всех, повздыхал, по- сопел, потрубил слегка своим хоботом для важности и сказал, переворачиваясь на другой бок: - Кончим, не волнуйтесь! Только попозже немного. По правде говоря, Пак и сам не знал, как им прикончить чудовище. Камни его не брали, резака им никто не даст свое- го, и утащить навряд ли получится! Долбить его арматурой? Или ковырять острой железякой, как это собирался Гуры- ня-младший? Так ведь неизвестно, проковыряешь ли - вон какой здоровый, толстый! А как начнешь ковырять да колоть, так сразу зеленая дрянь какая-то чуть не фонтаном бьет, аж не продохнешь! Эх, голова, голова, вари, кумекай, соображай! - Чего это позже?! - заволновался Хряпало. - Когда позже? Я, может, к вечеру окочурюсь! Что ж это мне, так помирать, что ли! Я даром орал, что ли, громче всех! - Хряпало даже привстал, раззявился, обращаясь ко всем сразу: - И вы тоже! Думаете, вечные, что ли? Вон Мартышка тоже так думал, все о кранике мечтал, а вчера коньки отбросил! А Гугоря с Болявкой забыли? Или не вы их на той неделе в отстойник отволакивали? Все сдохли. И мы сдохнем! Чего ж тянуть-то?! - Правду говорит! - поддержал Хряпалу Гурыня-младший. - Верно! - Да чего там, засыпем камнями с головой, само сдохнет! - взвизгнул Коротышка Чук. - Цыц! Пак встал и щелкнул сразу обеими клешнями. - Мы его так просто на тот свет не отпустим, - проговорил он, то бледнея, то зеленея. - Мы ему пытку устроим! Все замерли, ловя каждое слово. - А ну, Грюня, Бумба, Близнецы! Названные повскакивали с мест, подошли ближе, выражая го- товность, граничащую с покорностью. - А принесите-ка сюда ту штуковину, что оно вытащить хо- тело! - скомандовал Пак-хитрец. Никто не понимал затеваемого. Но Паку верили. Огромное, в два роста, зеркало, обрамленное в резную мас- сивную раму, несли все, кроме побитого и ослабленного Хряпа- лы. Поставили перед умным Паком. Зеркало было мутное, запыленное - ничего в нем видно не было. Пак ухватил клешней за шкирку Волосатого Грюню, кото- рый уже умудрился заснуть, и протер им гладкую, матово поб- лескивающую поверхность. Грюня толком проснуться не успел, как дело было сделано. Но ему пришлось долго и мелко тряс- тись, очищая свою шкуру. Пак заглянул в зеркало. На него смотрело лицо как лицо, не хуже других, даже посимпатичнее: высокий, абсолютно лысый лоб до самого темени, два ряда круглых умных глаз, морщинис- тый широкий хоботок, свисающий ниже подбородка. Пак от удо- вольствия шевельнул сходящимися к макушке ушами и широко улыбнулся, раздвигая серые толстые губы - из-за хобота улыб- ка была почти не видка. Но все равно - Пак себе понравился. Сейчас все меньше оставалось таких, как он, и все больше рождались самых настоящих уродцев навроде обоих Гурынь, Близнецов-Сидоровых или же Коротышки Чука. Во всяком случае в их местечке. Ждали его слова. И Пак не задержался. - Тупари вы все тут! - сказал он с ленцой. - Кретины без- мозглые... Безмозглый Бандыра обидчиво заворчал, поежился. Но Паку до него дела не было. - Кончать! Да это любой обалдуй сможет. А мы над ним опыт проделаем! Думаете, он что, просто так зеркала по всему го- родишку колотит? От нечего делать, да? Остолопы вы, вот что я вам всем скажу! - Да ладно уж, - пробурчал Пеликан Бумба, он был второй по уму в этой компании, но скромный. - Не тяни. - А чего тянуть? - покладисто провозгласил Пак. - Мы щас зеркальце поставим перед ним да поглядим - в чем дело! Ясно, тупари? До большинства не дошло, но и они закивали. Огромное зеркало водрузили прямо перед невыносимо мерзкой пакостной рожей чудовища. Пошевельнуться, отпихнуть зеркало да и просто отвернуться оно не могло, путы мешали. Когда зеркало установили, все расступились, словно по ко- манде, хотя ее и не было. С полминуты чудовище перекатывало водянисто-желтые, мут- ные глазные яблоки под сырой прозрачной кожей отвратительной морды. Потом кожа полопалась, источая вонючую зелень, сразу в трех местах, глазища прорвались наружу, налились красным. Бесчисленные жвала задергались, задрожали, покрываясь желтой пузырящейся массой, распахнулся смрадный багровый зев, усе- янный зеленоватыми бородавками и бледными шевелящимися поли- пами... И чудовище дико, надрывно взревело. Но длилось это недолго. Глаза тут же пропали под кожей. Зев закрылся. Из сомкнувшихся жвал пробулькало: - Дураки вы все же! И гады порядочные! Гурыня-младший громко расхохотался. На него реакция чудо- вища произвела самое приятное впечатление. - Ура Паку! Молодчага! Это надо ж умыслить такое! Вот го- лова, вот ум! Умный Пак помалкивал. Он был доволен собою. Знал, что чу- довище выбрало самую простую тактику - не смотреть в зерка- ло. Так, будто его и нет вовсе. Но Пак знал и другое - всю жизнь-то не просидишь с закрытыми глазами! И они решили ждать. Устроились поудобнее. Послали Волоса- того Грюню в поселок, разжиться чем-нибудь съеетным. Но Грю- ня совсем пропал, видно, заснул по дороге. Ничего, терпели, развлекались, побрасывая камушки в чудовище, пересказывая давно всем знакомые истории и байки. До вечера чудовище лишь дважды выкатывало свои бельма и ревело жутким образом, дергалось, пыталось вырваться - не получалось. Веселью не было ни конца ни края. Но к ночи все устали и решили отложить развлечение до ут- ра. Утомленные и довольные, разбрелись по домам. "Ушлепали. Дурачье! И этого недобитка своего, Хряпалу, уволокли. Подонки! Ублюдки! И все же что взять с этих маль- чуганов?! Они хоть говорить не разучились, не то что их па- паши и мамаши. Те долакались, доприсасывались - последние мозги порастеряли. А впрочем, какое мне дело. Наплевать!" Чудовище медленно высвободило одну конечность, пропихнуло ее в ячейку и с легкостью выдернуло из заросшего землей пола ближайший крюк. Все это оно проделало с закрытыми глазами, на ощупь. Следом за первым повыскакивали из стен и пола еще несколько крюков. Натяжение сети ослабло. Чудовище тяжело и прерывисто вздохнуло, судороги прокатились по его крупному телу. "Умники, хитрецы! Другой надавал бы вам ту-, маков да шлепков, чтоб неповадно было. Да теперь уж ладно, чего там. Попробуй-ка я побушевать в этом каменном ущелье, помахать щупальцами - да половина из них костей бы не собрала, приш- лось бы потом соскребать со стен! Но не понимают, не сообра- жают! Думают, победили, поймали! Мелюзга! Злобные растут, дикие и беспощадные. Но других-то нет, и этих осталось - по пальцам перечесть. А что они народят? Поди-ка угадай! Гля- дишь, и я со временем в красавцах ходить буду. Да что с них возьмешь! Кто из них читать выучился? Никто! Даже этот, хит- ренький, с хоботом, не смог сладить! Да и кто их научить-то мог! Так, я думаю, еще два, от силы три поколения - и некому будет у труб вахту нести. Хотя, черт их знает, бабка говори- ла, время от времени снаружи к нам подбрасывают всяких там, сброд разный, что во внешнем мире по своей пакостности и уб- людству не удержался. Вот их-то и к нам, под колпак, на раз- вод. А кто знает, может, на этом только и держится? Может, никого бы уже давным-давно не осталось в резервации, кроме механизмов да всяких там автоприслужничков на подземных за- водах и в хранилищах? Никто ничего толком не знает. А они, мальчишки эти, и вовсе слыхом не слыхали про внешний мир. Да и кто им раскажет? Если и видали, так туристов одних, когда те по своим трапам разгуливали. Да и то наверняка ничего не поняли. Только я их в этом не виню. Им кажется, что все здесь всегда так и было, что так везде есть и так оно и должно быть. Олухи несчастные! Откуда им знать! Никогда не прощу своим, что выродили меня такого на свет! И то, что жить оставили! А пуще всего, что бабка с матерью читать нау- чили да порассказали много всего разного. Они-то сохранили кое-что, они сами к краникам не прикладывались, тем, что у труб. Только таких ведь больше не найти, уж в нашем местечке - точно! Выучили, рассказали... Дескать, чтоб хоть кто-то память хранил. А зачем? Кому все это надо?! Я когда читал всю эту муть - а я ведь читал и днями и ночами, подбирал в развалинах книжки, журналы и читал - так вот, когда я грезил над этими желтыми страничками, я себя таким же ощущал, как те, что писали, и как те, что на картинках были! А как же иначе, ведь в голове у нас - одно! А когда-то и все у нас одно было! За что же, за что? Я ж после этих грез ненавидеть стал не только себя, а всех! Всех до единого! Но больше все- го я ненавижу свое отражение! Мир не видывал ничего пакост- нее и страшнее! Меня начинает трясти, рвать, когда я вижу себя в зеркале! Меня выворачивает наизнанку, и я не могу терпеть этой муки! И потому я буду их разыскивать везде, повсюду, находить, вытаскивать, выкапывать - и бить, бить, бить! Пускай смеются и издеваются! Я знаю, что не то что лю- бить и терпеть, а и просто выносить меня невозможно. Но раз- ве я в этом виноват? Пока я был маленьким, бабка и мать еще терпели меня, ходили за мной. А потом и они сказали, чтобы я "убирался из дому, - кто хочет жить вместе с чудовищем, под одной дранкой, в одной тесной землянке? Кто?! Ну да ничего, наплевать! Я уже знаю, что буду делать. А вот эти несмышле- ныши? Они как дальше-то?! У них нет ничего, ни прошлого, ни будущего. И откуда им знать, что раньше здесь была большая страна, жило много народу, росли леса, текли реки? Конечно, и я не видал ничего из этого, но я столько прочитал и прос- мотрел, что как будто бы и видал. Во всяком случае, я знаю. Но мне трудно представить, чтоб среди этих развалин потекла вдруг река. Голубая, чистая вода? Тут и цветов таких нет. Тут развалины и трубы, трубы, трубы... На черта им столько труб?! Все чего-то гонят из-под земли, из хранилищ. Все го- нят и гонят. Я и не знаю толком - что. Когда прорвало отцову трубу, его стометровый участочек они вдвоем с матерью обха- живали. Прорвало-то - всего ничего, струйка одна и пшикнула - а папашу заживо сварило. Вот так! Только у него штукови- на-то эта, что с рождения всаживают под кожу и при совершен- нолетии подправляют, когда к трубе уже допущен, так вот она и сработала. Мигом железный прислужничек приперся, мигом все заварил. А на хрена тогда папаша нужен был, я спрашиваю? За каким чертом?! Хотя и чего ему свет коптить было, он ведь из краника исправно высасывал порцию - уже и не говорил, и не пел, лишь хихикал все да на карачках вдоль трубы ползал! Так мать говорила. Сам не помню. Зато, рассказывал там, за кол- паком,-никаких труб, все чистенько, все свеженько! Никаких заводов и хранилищ. Красота! Я, правда, в эти байки не очень-то верю. Как это без труб?! Так не бывает! Но мало ли чего! И в книгах тоже разное пишут. Будто бы раньше везде были и трубы, и заводы, и бункера, и фабрики там какие-то, а потом к нам переводить стали - сначала одно, потом другое, потихоньку-полегоньку, но все сюда, все сюда... Так решили, видно. Им виднее было. Но еще до этого всякие-разные появ- ляться на свет стали. Вначале никто не знал почему. А потом - хотя и знали, да молчали, чего панику сеять. И все сюда, все сюда... Может, и верно? Зачем всем подыхать-то? Навер- ное, так и надо было. Тогда и к трубам приставлять начали да к краникам присасывать - чтоб от труб не убежали! Хотя какая польза, в толк не возьму! Так и приспособились. Кто пошуст- рее, так те умотали во внешний мир, там получше житуха-то, ясное дело, вот они и переселились. А кто у краника - куда ж ему, ему и тут хорошо! Правда, колпак позже появился, намно- го позже, когда поползли облачка прям из сердцевины резерва- ции на внешний мир. И то не сразу дело делалось-то! А боль- шая страна была! Даже не одна, говорят, страна, много разных народов жило, непохожих... Не знаю, верить или нет? Теперь все разные, все непохожие - ну чего общего у Хряпалы с этим клопом на ножках?! Ничего! А у меня с хитрецом ихним? Ноль! Только теперь по-другому деление-то, теперь два народца-то: те, что за колпаком, и те, что тута! А может, тут лучше, а? Может, там вообще жизни нету?! Ведь никто из наших там не бывал. Они-то вот, однако, бывают. Редко, но бывают. Я на них зла не держу, ведь и в самом деле - не всем же подыхать в одной яме?!" Чудовище освободилось полностью. Но сеть с уродливого горба не сбросило, и та колыхалась на нем дырявой накидкой, шалью. Осторожно, чтобы не разбить, чудище приподняло зеркало в раме, поднесло его к стене и повернуло стеклом к камню. "Пускай постоит. В темнотище его расколачивать - и радос- ти-то никакой! Не увидишь, как мерзкое отражение рассыпается на мириады кусочков и исчезает. А это надо видеть! Иначе и смысла нету. А вот рассветет, и тогда..." Чудище почувствовало мягкое ворсистое прикосновение, за- мерло. Кто-то подошел совсем близко и на ощупь пытался тя- нуть на себя сеть. Краешком глаза, перекатившегося под кожей почти к самому горбу, чудище увидало одного из своих давеш- них мучителей, того, которого называли Волосатый Грюня и ко- торому за день от вожака и прочих досталось немало оплеух. Грюня нащупывал крюки, отбрасывал их. Почти ничего не видел, мало того что он был соней, он был и слепышом. - Чего тебе? - не утерпело чудище. Грюня с перепугу заорал благим матом, упал лицом в землю. Его трясло такой дрожью, что становилось страшно за него - еще выскочит из своей волосатой шкуры! - Не бойся, - произнесло чудовище мягче, - чего ты боишь- ся? Волосатый Грюня лежал ни жив ни мертв. Во всяком случае, дар речи он потерял надолго. - Ну ладно, не хочешь - не отвечай. Чудище засопело. Стало устраиваться на ночлег - прямо тут же, в развалинах, на том месте, где его мальчишки опутали сетью. Но Грюня через некоторое время пришел в себя, осмелел. - Я только хотел крючья повыдергивать, - сказал он, при- поднимая заросшее шерстью лицо. - Не все, штук восемь. Чтоб ты сам потом выпутался... А я б убежал. Чудовище засопело сильнее. - Ну спасибо. А чего это так вдруг? Чего подобрел-то? - спросило оно. Грюня не нашелся. Но он уже не дрожал. В темнотище чудище было совсем и не страшным. С ним можно было запросто побесе- довать. Оно совсем не собиралось, похоже, проглатывать его, разжевывать, топтать, рвать когтями или еще как-либо уродо- вать. - Хитрец Пак сказал, что завтра приведет сюда туристов, - промямлил нерешительно Грюня. - Или послезавтра, когда они придут... Мне страшно. Я не знаю, зачем он их хочет позвать, но мне очень страшно. - Да ладно уж, не бойся, - проговорило чудовище. - Ты их видал когда? - Угу. Только раз. - Ну и что? - Ничего. - Вот и на этот раз ничего не будет. Не надо бояться. Они сюда глазеть приезжают. Чего их боятся? - Ну, тогда я пошел? - просительно произнес Грюня. - Иди, - согласилось чудовище. Волосатый Грюня, оглядываясь ежесекундно и втягивая голо- ву в плечи, натыкаясь на мшистые каменные обломки стен, поп- лелся в сторону поселка. - И не бойся ничего! - крикнуло ему вслед чудовище. Оно еще долго не могло после этого уснуть. Думало. "Хоро- ший мальчуган. Добрый. Сколько-то он протянет тут? Его можно было бы научить читать. Рассказать обо всем. А потом он бы научил кого-нибудь из мальчуганов, следующего. Ведь память должна храниться. Ведь должна? Или... Не знаю. Обрекать на мучения еще одного? А чего ради? Каких таких целей ради? Вот свою цель я понимаю, пускай не все с ней согласятся, но она понятная. А вот память - зачем? Нет, лучше, наверное, не стоит. Добра в мире от нее что-то не прибавляется. Но и без нее не так-то много на свете этого продукта! Поди разберись, что лучше! И к чему это он упомянул про туристов? Ведь они же никогда не сходят с трапов, натянутых прямо над трубами? Ведь они же всего на свете боятся? Как это они придут сюда? Бред! Не придет никто. У них свои дела, у нас свои. Никто не придет, кроме самих мальчуганов. А они заслуживают того, чтобы их попугать немного! Попугаем! Вот только пусть зая- вятся! Я думаю, они сделаются подобрее после этого. А как же!" Начинало холодать. И чудовище ежилось под сетью. Ему было зябко и неуютно на этих продуваемых мокрыми ветрами развали- нах - ведь и оно было живым существом. Хитрый Пак проснулся еще до рассвета. Папаши в лачуге не было, он сегодня дежурил в ночную. Это означало, что он не получил очередной порции из краника вечером и должен был бродить по своему участку всю ночь, до тех пор пока не сме- нят. А как сменят - сразу можно будет хлебнуть горячащего и забыться. Хуже всего было вот в такие пересменки, раз в пол- года, когда приходилось выдерживать больше суток без пойла. Пак это уже понимал по состоянию своего молчаливого драчу- на-родителя, хотя и сам мало вникал в такие дела - ведь к кранику его не подпускали. И потому он поднялся сразу, без мучений, был бодр и свеж. Первым делом он вылизал вчерашние миски, там оставалось нем- ного баланды. Раздача откроется лишь днем. И потому ждать нечего. Он выскочил на улицу. Голова закружилась от тошнот- ворных аммиачных испарений. Снова прорвало где-то, решил он. И побежал будить Пеликана Бумбу и братьев Гурынь. Они жили ближе всех. К рассвету ватага была в сборе. Протирали глаза, жмурились, зевали, кряхтели. Волосатый Грюня пошатывался, норовил плюхнуться прямо на землю. Его поддерживали, щипали за мясистые ляжки и прочие места. Пере- росток Хряпало, как и ожидали, ночью окочурился. Тело отво- локли вниз, через два пролета, к отстойнику и сбросили его в люк. О Хряпале тут же забыли, были дела поважнее. - Пошли кончать гадину! - предложил Гурыня-младший, вытя- гивая длинную шею и покачивая своей змеиной головкой. - Успеется, - ответил Пак-хитрец. - Есть новость. Все навострились. В их местечке новостей почти не бывало. - Ночью с пересменки приходил Доходяга Трезвяк. Сами зна- ете этого болвана, что вкалывает за просто так, за миску ба- ланды. - Слыхали о придурке, - подтвердил Пеликан. - Так он сказал, что сегодня туристы придут. Вон Грюня слыхал, не даст соврать... Грюня испуганно вытаращил глаз, круглый и заспанный. Про- молчал, лишь кивнул. - Да вы еще не все про туристов-то слыхали? - презритель- но скривил хобот Пак. - Молокососы! Ну, чего помалкиваете? Выяснилось, что, кроме Пеликана Бумбы и Гурынистаршего, никто толком не представлял - что это за существа такие, ту- ристы. - Ладно, увидите, - сказал Пак, - объяснять долго. Ходят тут по трапам, глазеют. Им у нас интересно. Трезвяк сказал, что они сегодня в нашем местечке будут отлавливать уродов всяких, тех, кто к трубам не приписан, сами знаете. - Давно пора! - согласился Гурыня-младший. - Развелось дряни поганой! - Ага! - встрял Коротышка Чук. - Сам видал - рычат, плю- ются, говорить не могут! - Он скособочился и вымолвил: - Да чего там, у меня брательник такой, из дому сбежал! Давно по- ра поймать гаденыша! - Резаками их надо резать, вот что! - сказал Гурыня-млад- ший. Безмозглый и безъязыкий Бандыра хлопал своими жабьими ве- ками, тряс головой и помалкивал - ему явно не нравилось то, о чем говорил умный Пак. Но и уйти из ватаги он побаивался. - Короче, отведем туристов к чудовищу! Поглядим, как они с ним... если не околеет, конечно, за ночь! - завершил Пак. Ватага, как и обычно, согласилась с ним. Близнецы-Сидоро- вы озабоченно гоготали, похлопывали рукамиластами. Гурыни приплясывали вприсядку, сплетались шеями. Пеликан Бумба щел- кал клювом и корчил рожи. Волосатый Грюня мирно похрапывал в ногах у балбеса Бандыры. Одного Пак не рассчитал. Он устроил сборище невдалеке от папашиной трубы, на пути к лачуге. Папаша Пуго возвращался с работы. Его качало из стороны в сторону. Руками, свисавшими до земли, папаша поддерживал равновесие. Шел целенаправленно, глядя в одну точку. - Веселый! - вокликнул Коротышка Чук. Только тогда хитрый Пак заметил родителя и обернулся. Но было поздно. Папаша подскочил к нему и, уперевшись в землю тремя конечностями, четвертой выдал сыночку такую затрещину, что тот полетел прямиком в канаву. - Гы-ы-ы, гы-ы! - утробно порадовался папаша Пуго и пошел своим путем. - Принял из краника, - завистливо проговорил Бумба. Вылезший из канавы Пак врезал хорошенько ему и Коротышке Чуку. Погрозил вслед папаше клешней. - Вот его бы первым под отлов... - просипел тихо. - Его нельзя, - рассудил Бумба. - Он работник. Туристы появились лишь после того, как открылась раздача и всем выдали по миске баланды - работникам и их детям. Грюня, будто завороженный, смотрел снизу вверх, на трапы и на тех, кто по ним шел. Он никогда в жизни не видел таких прекрасных существ. Сегодня ночью, в развалинах, он соврал чудовищу. А теперь стоял и любовался, забыв про сон. Туристы были все совершенно одинаковые, у них не было ни хоботов, ни змеиных шей, ни даже когтистых лап. Все они были высокие, стройные, у каждого было по паре длинных ног и по паре коротковатых, на Грюнин взгляд, рук. Головы и лица же вообще были абсолютно сходны. Те, кто наблюдал такое едино- образие, поражались - и каких только чудес не бывает на све- те! Правда, умный Пак пояснил: - Не знаю - врет Доходяга Трезвяк или нет, но у каждого на роже маска напялена, какая-то дыхательная. Им наш воздух не нравится! - Падлы! - возмутился Гурыня-младший Один из туристов приостановился и бросил что-то в ватагу. Пак кинулся первым, подобрал кругляк в бумажке и пихнул его за щеку. Вкус был неприятный, необычный. Но Пак жевал, потом проглотил - раз съедобное, надо есть. Ему завидовали осталь- ные. Туристы водили из стороны в сторону какими-то поблескива- ющими штуками, останавливались, приседали, кидали еще и еще кругляки и прочие вещи. Но Паку больше не досталось. Старос- та согнал к трапу чуть не весь поселок - толчея была невооб- разимая: народ любопытствовал, глазел на туристов, те глазе- ли на согнанный народ, все время показывали то на одного, то на другого, приседали, подскакивали, раскачивались и, похо- же, были очень довольны и веселы. Как ни кричал им Пак, как ни размахивал клешнями, то бия себя в грудь, то указывая в сторону развалин, все было нап- расно - туристы не спускались вниз. Они лишь кидали да кида- ли кругляки да вертели своими штуковинами. - Обдурил Трезвяк! - сделал вывод Пак-хитрец. - Доходяга чертов! - Еще посчитаемся, - сказал Гурыня-младший. - Со всеми посчитаемся! Туристы ушли к башне, от которой шел трап, и скрылись в ней. Нагляделись. Народ стал потихоньку расходиться. Многим в ночь надо было идти, ничего не поделаешь - смена, работа. Повеселились немного, отвели душу, пора и честь знать! - Айда к чудовищу! - скомандовал Пак. Близнецы-Сидоровы возбужденно загоготали. Коротышка Чук прижал лапки к груди и от избытка чувств испортил воздух. - Я не пойду! - прошипел Гурыня-младший. - Надоело в би- рюльки играть, цацкаться! Он резко развернулся и стал быстро удаляться. - Пожалеешь! - крикнул ему вслед Пак. Гурыня не ответил. Его старший брат не посмел уйти, а может, и не захотел просто. И они все направились к развалинам. Но они не нашли чудовища на месте. Между тремя каменными стенами лежала брошенная сеть да поблескивали мелкие осколки разбитого зеркала. По этим осколкам было сразу видно, что зеркало не само упало, что его долго и старательно раскола- чивали - чуть ли не в пыль. - Ушла, гадина! - зло выкрикнул Пак и выругался. Безмозглый Бандыра захлопал своими складными лапами высо- ко над головой, завыл протяжно. - Живо обыскать все! - дал команду Пак. Облазили все окрестности. Но чудовища нигде не было. Начинало смеркаться. Идти по домам не хотелось. И Пак ре- шил устроить на развалинах короткий привал. Улеглись прямо на грудах мусора. Спешить было некуда, каждый знал, что луч- ше прийти немного попозже, когда родичи, вернувшиеся от труб, забудутся под действием своего каждодневного пойла. И потому лежали, отдыхали, думали о своем. Паку представля- лось, что его назначат старостой и он будет важный и толс- тый, станет покрикивать не только лишь на эту малышню, а на всех обитателей поселка. Близнецам-Сидоровым грезилась ог- ромная, с корыто, миска баланды. Грюня спал, и ему ничего не снилось - темнота и пустота царили в его мозгу. Старший Гу- рыня думал о брате и о том, что у них не сегодня, так завтра обязательно будет стычка и придется младшему накидать хоро- шенько, чтоб не своевольничал. Коротышка Чук мечтал о том, что вырастет в великана и всем покажет! Бумбе представля- лось, что он справился бы с обязанностями главаря ватаги ни- чуть не хуже хитреца Пака, может, и лучше. Бандыра ни о чем не думал, ему и так было хорошо. Стемнело. Чудовище выставило глаза из своего укрытия. Оно могло их вытягивать на стебельках-ножках, но не слишком далеко. В подвале, о котором из жителей поселка никто не знал, было сыро. Но чудовище терпело. Оно ждало ребятню с самого утра, намереваясь, как и было задумано, немного попугать нахальных и жестоких мальчишек. Но не дождалось. Решило спрятаться. Перед этим лихо расправилось с зеркалом - самым ненавистным своим врагом. Уже сидя в подвале, оно решило - если пугать, так в тем- ноте! При свете от такого "пугания" кого-то из мальчуганов могла и кондрашка хватить. А чудовище не хотело никому зла. И вот наконец стемнело. Самая пора была выскочить из ук- рытия и с ревом броситься на них, размахивая щупальцами и топоча! То-то кинутся врассыпную! "Пора! Чего ждать? Неужто за все мучения и унижения я не имею права немного поволновать этих сорванцов? Имею! Гля- дишь, и проснется в ком-нибудь их них сострадание, поймут, что не только лишь на силе и злобе мир держится. Пора! Хотя нет, надо выждать, пусть отдохнут, пускай, а вот когда вста- нут, начнут собираться... Эх, плюнуть на них на всех да по своим делам идти! Чего мне в этом городишке делать?! Нечего! Сегодня последнее раскокал! Не хватало еще с мелюзгой связы- ваться!" Чудовище собиралось уже вылезти. Но вдруг замелькали ка- кие-то вспышки, пробились откуда-то лучи света - широкие и яркие, явно не те, что днем иногда пробиваются сквозь свин- цовые тучи. В одном из таких лучей бежал змееголовый Гуры- ня-младший. Своим корявым обрубком он указывал на что-то. Кому? Это было непонятно. Лишь мгновением позже чудовище разглядело странные машины на гусеницах. Но не те, что доводилось видеть на пожелтевших картинках, а совсем другие - приземистые, обтекаемые, с ба- шенками и торчащими вперед стволами. Чудище решило, что вы- лезать пока не стоит. То, что произошло дальше, уложилось в одну-две минуты. Свет стал до невыносимости ярким. И Гурыня-младший нырнул из его лучей во тьму. Лишь вопль его сотряс воздух: - Все, падла! Каюк! В этом ярком свете заметались в трех стенах фигуры, отб- расывая резкие причудливые тени. Пружинистый четырехлапый Бандыра первым почувствовал опасность и прыгнул прямо на стену, вцепился в ее край. Тут же раздался отрывистый треск, и Бандыра, обливаясь черной на свету кровью, сразу прекратив мигать и хлопать своими прозрачными веками, сполз по стене. Его удивленно-глупая морда была обращена к машинам. Остекле- невшие выпученные глаза посверкивали словно пуговицы. - Шухер!!! - завопил хитрый Пак и метнулся к выходу из западни. Из первой машины выскочили две фигуры - стройные и длин- ноногие, в одинаковых дыхательных, как и было сказано Паку, масках. В руках туристов были зажаты короткие трубки с руко- ятками. Из них палыхнуло. Снова раздался треск. Но Пак выс- кользнул. Он был уже в темноте. Одна из машин, резко подав назад, принялась шарить про- жекторами, выискивая беглеца. Стреляли наугад. От безумной пальбы, сопровождаемой невероятным треском, можно было сойти с ума. Оцепеневшее чудовище не верило ни глазам своим, ни ушам. То, что происходило, не укладывалось ни в какие рамки. Оно видело, как в луч прожектора внезапно попал Гуры- ня-младший, словно привидение, вырванное изо тьмы. Его тут же скосила отрывистая очередь. Гурыня привел их, Гурыня по- гиб от них! Странное происходило дело. Совсем далеко, на пределе, нащупали прожектором Пака. И погнали, и погнали - одна из машин пропала в темноте. Остав- шиеся две освещали каменный тупик. Туристов было уже четве- ро. Они стояли полукругом, преграждая выход. Но не стреляли. В каменном тупике, сбившись в кучу, жались к стене Воло- сатый Грюня, глуповато-доверчивые Близнецы-Сидоровы, Бумба Пеликан, вовсе не радующийся исчезновению вожака, смирный Гурыня-старший и съежившийся колобком Коротышка Чук. Бежать им было некуда. Издалека доносились приглушенные выстрелы. Туристы чего-то выжидали. Чудовище поглядывало из своего подвала. Ему было как ни- когда жутко. Первая очередь раскрошила камни над головой, заставила пригнуться и опуститься на колени. Вторая - фонтанчиком уда- рила перед стоящими в загоне, обдала их осколками гравия, щебня. - Не надо! - выкрикнул Бумба Пеликан. - Вы ошиблись! Это не нас надо отлавливать! - Мы из поселка! - пробубнил Грюня. - Не надо! Третья очередь заставила опуститься их еще ниже. Первым не выдержал Гурыня-старший. Он дернулся в сторону, потом вперед, норовя перевернуться на лету через голову и кубарем выскочить в темноту. У самой границы света и тьмы он расп- ластался, вытягивая в последний раз свою шею и судорожно по- дергивая обрубками. Его тело зацепили крючьями и забросили в большой металлический короб на корме машины. Туда же после- довал и мертвый, полуодеревеневший Бандыра. Машины чуть отъехали назад, высвобождая проход пошире, но не ослабляя света прожекторов. Доверчивые Близнецы-Сидоровы, расставив свои ласты, пошли следом, пригибая головы понижу, на полусогнутых... Сначала убили одного. Голова его совсем свесилась, изо рта на комбинезон текла густая кровь. Но те- ло, управляемое второй головой, еще шло, и ласты так же то- порщились... Дико заверещал Коротышка Чук, вжимаясь в стену, захрапел Бумба Пеликан. Но снова раздался треск. И вторая голова закинулась назад. Близнецы, немного постояв на опо- ристых когтистых лапах, обмякли, словно опустевший внезапно мешок, тело их съежилось, запрокинулось набок. В этот момент чудовище и выскочило из своего укрытия. Оно даже успело заметить, что не все из туристов стреляли, что двое водили какими-то штуковинами, лежавшими у них на пле- чах. И из этих штуковин не вырывалось пламя и не трещало, не гремело... Но было не до мелочей, не до деталей. В один пры- жок, не помня себя от ярости, чудовище смяло своим тяжелым телом двоих, стоящих в центре, - их трубки не успели даже повернуться в его сторону. Захватив боковым щупальцем треть- его, чудовище размозжило его о стену. Четвертый, резко раз- вернувшийся лицом к нападавшему, стрелял прямо в дрожащий зеленовато-серый бок, усеянный бородавками. Понадобилась до- ля мгновения, чтобы обратить его в кусок жижи, трепыхающийся у гусеницы машины. Боли чудовище не почувствовало. Лишь оне- мели два щупальца. И тогда начали стрелять из башенки. Но не по чудовищу. Оно стояло слишком близко, и ствол мог лишь упереться в него боковиной, но никак не отверстием. Завизжал пуще прежнего Коротышка Чук. Молча упал Пеликан Бумба. Пополз, оставляя кровавую дорожку, Волосатый Грюня. Он был, наверное, сильно ранен. Но полз к выходу. Единствен- ный круглый, широко раскрытый глаз смотрел с мольбой. Чудовище чуть качнулось - и ствол уперся в броню машины, теперь он был скорее не стволом, а крюком, во всяком случае, стрелять из него было нельзя. Грюня еще дышал, когда чудовище подошло ближе. - Зачем? - пролепетал он. - Кому мы мешали? - Ничего, все пройдет, ты же живой, - проговорило чудови- ще. - Пак сказал, что будут отлавливать тех, кто не годен... Из огромного глаза текли слезы. Чудовище хотело сказать еще что-то. Но оно заметило, что глаз начинает стекленеть, и отвернулось... "Несчастный Грюня! Его-то за что?! Отлавливать? Врете, не отлавливать! И даже не отстреливать особо деградировавших! Это все враки! Чистая ложь! А чего ж не поохотиться, коли тут резервация?! Коли тут все для охоты есть?! А какие тро- феи?! У вас там, во внешнем мире, за колпаком, такие и не водятся! Так вот вы какие. Раньше вы на нас смотрели как на племя уродцев, несчастных, как на дармовых, за глоток сивухи и миску баланды, рабов! А теперь и так перестали! Теперь как на зверей смотрите, позабыв, что предки-то у нас одни, что прапрадедушки и прапрабабушки наши были сестрами и братьями! Ну ладно, давай! Тешьте себя! Поглядим еще - кто на кого охотиться будет!" Погнавшаяся за Паком машина возвращалась. В тишине ее лязг был особенно слышен. Наверное, находившиеся в ней уже сообразили, что дело неладно. Чудовище спряталось за стеной. Оно знало, что надо де- лать. Когда машина подъехала ближе и остановилась, чудовище подпрыгнуло и обрушилось всей массой на башенку. Броня вы- держала, но ствол, торчащий из нее, превратился в кривую за- гогулину. Почти сразу чудовище сползло назад. И не ошиблось - люки откинулись. И наверх выскочили трое с трубками. Они ничего и никого не боялись здесь. Они знали, что обитатели резервации не имеют никакого оружия, что это вырождающиеся мутанты, не способные толком защитить себя... И они просчитались. Их смерть была мгновенной и почти безболезненной. Все! С туристами было покончено. Чудовище заглянуло в короб на корме. Там лежал скрюченный Гурыня-младший в изодранном очередями комбинезоне, со свер- нутой шеей. Рядом полусидел умный и хитрый Пак - хобот его был рассечен надвое, на лысом огромном лбу зияла дыра. Вид- но, в последний миг Пак успел повернуться к преследователям лицом. Но теперь это не имело ровно никакого значения. "Сволочи! Они всегда были сволочами! И мы виноваты тоже!" Чудовище по одному отнесло тела мальчуганов к потайному подвалу. Спустило их вниз. И завалило камнями, обломками кирпичей. Сверху накатило огромный сцементированный кусок стены. Чужаков-туристов оставило как они и были. Потом оно немного передохнуло. И, не оглядываясь, побрело прочь из городка. "Все будет как прежде. В поселке и не заметят пропавших. Кому какое дело до них! Ну и пусть! Они сами по себе, а я сам по себе. У них там свои дела, своя работа. А у меня все свое, собственное. Нам рядом не ужиться. Эти, конечно, при- дут еще. Все расследуют, все определят. Будут искать. Пускай ищут! Плевать на них! Пускай отстреливают, отлавливают! Пус- кай охотятся! И пускай знают - и на охотников охотник сыщет- ся! Я не пугаю. Мне до них нет дела. У меня своя цель. И я ее не собираюсь менять. У меня нет другой цели. Я буду их бить! Крушить! Расколачивать вдребезги! По всем городкам! По всем местечкам! По всей нашей бескрайней резервации! А когда я расколочу последнее и мир перестанет двоиться, я выберу самый большой, самый острый осколок и перережу им собствен- ную глотку!" - Вы все тут безмозглые кретины! Недоумки! Обалдуи! Ду- рачье! - орал, разбрызгивая по сторонам слюну, Буба Чокну- тый. - Олухи, дерьмом набитые! Недоноски! - Потише ты, разговорился! - попробовал его унять Доходя- га Трезвяк. Но разве Бубу уймешь! Это лет двадцать назад, когда его перешвырнули из внешнего мира сюда, с ним можно было сла- дить. Но и тогда он был самым настоящим чокнутым. А теперь и вовсе свихнулся. - Да я за вас за всех глотка пойла не дам, сучьи потрохи! Вы же, падлы, туристов не знаете! Да они через два часа здесь будут, да они нас всех передавят, как щенят, поняли?! Семиногий котособаченок Пипка обиженно всхлипнул под ла- пой Бубы, но выскользнул и отполз подальше от греха - даже он понимал, что с Чокнутым лучше не связываться. - Ууууа-а, - тихохонько пропел из угла папаша Пуго. Он лежал прямо на полу в луже собственной мочи, несло от папаши псиной и еще какой-то дрянью. И надо было бы выкинуть его из дома собраний, да только пачкаться никому не хотелось - лежит, ну и пускай лежит, все ж таки работник, заслуженный обходчик, мастерюга. Вот продрыхнется - и опять в смену зас- тупит. Лучше него знатока своего дела и не найдешь! - Ты потолковей разобъясняй, едрена кочерыга, - вставил инвалид Хреноредьев. - Я тя, почитай, битый час слушаю, а в ум никак не возьму! - Во-во! Я и говорю - тупари! Идиоты! - взъярился пуще прежнего Буба. - Пока вы прочухаетесь, туристы здесь будут! Нам кранты всем! Они за своих посчитаются, перебьют всех до единого, ясно?! Бубу слушали. Да и как не слушать, в поселке давно не бы- ло никого из того мира. Один Буба только и знал повадки та- мошних. Правда, болтал иногда такое об этом самом внешнем мире, что хоть стой, хоть падай, загинал, небось! А тут пе- реполошился, прямо из шкуры вылезти готов. Нет, Трезвяк Бубе не доверял. И все же, кто его знает! - Давай сначала! И поразборчивей толкуй! Буба налился кровью, стал багровым и страшным - вот-вот не то лопнет, не то всех перекалечит. Нервишки у него были расшатаны еще с тех пор. Хотя и подлечился здесь немного, без ширева-то. Ведь загибался двадцать лет назад, до послед- ней стадии дошел. Его когда перешвыривали, так и думали: по- дохнет здесь, точно, подохнет. И он сам так думал. Но окле- мался, за год всего-навсего, выправился. И еще пять лет хо- дил, не мог поверить, что без ширевз его ноги носят. Возврату из зоны назад нет, это и Чокнутый знал. Потому не просился назад, чего возникать попусту! От этих рож его поначалу тошнило. Он их за галлюцинации принимал, за продол- жение своего горячечного бреда. А потом привык, ко всему привыкнуть можно. Особенно тут. - Последний раз объясняю, - проговорил он надтреснуто, пытаясь взять себя в руки. - Эта тварюга горбатая, что по пустырям ошивалась да стекляшки кокала с малышней нашей, де- сяток туристов за раз угробила! Там, в развалинах! Просекли момент?! - Я пошел прятаться, - сказал Доходяга Трезвяк и встал. Бегемот Коко преградил ему путь. - Ну уж нет, братишка. Тебя в совет выбрали, так советуй- ся давай, а то я те харю-то набью сейчас, при людях, избран- ничек хренов! - Ты мене не трожь, сука! - вскочил инвалид Хреноредьев. Бегемот дал ему щелчка, и инвалид опустился на свое мес- то. - Извиняюсь, стало быть, - поправился все же Коко, - не хренов, а херов! Суть не меняется! - То-то! - тявкнул Хреноредьев. Он был удовлетворен. Трезвяк понял - не выбраться. - Так вот, дорогие посельчане, - продолжил Чокнутый, - они из своих пушек нас всех как солому пережгут. И на развод не оставят! За каждого ихнего по тыще наших ухлопают! И все равно ведь найдут, ясно, оболтусы?! - Больно едрено! - вставил Хреноредьев. - В одночасье не скумекаешь, кочерыжь тя через полено! Буба вспрыгнул на стол, топнул сапогом, что было мочи, потом еще раз - пяток он не жалел. - Молча-ать! Всем молча-а-ать!!! От дикого шума проснулся папаша Пуго. Не разобравшись, в чем дело, он с воем и визгом пронесся через всю комнату из своего угла прямо к окну - и сиганул в него. Через мгновенье округу потряс истошный вопль, видно, приземлился папаша не слишком удачно. - Матерый человечище, - задумчиво проговорил в тишине Бе- гемот Коко и скрестил на груди все четыре руки. - Одно слово - работник! - поддержал его Хреноредьев. - Ноне таких и не осталось, повымерли все. Буба сразу как-то успокоился, спихнул со стола Пипку. Вы- пил воды из жестянки - вода была ржавая и отдавала кероси- ном. - Думайте, придурки, или всем загибаться, или... - Чего примолк, договаривай! - Бегемот был настроен реши- тельно. - ...или будем сообща отыскивать виновных! Понятно?! - Мазуту объелся, что ль! - не выдержал Хреноредьев. - И где ж ты его, виновного-то, отыщешь теперя?! Она, гадина, умотала, как ее, эта, горбатая которая... Да и не возьмешь ведь голыми руками, едрит тя дурошлепа! Бегемот кивал. В такт движениям его огромной головы, по- качивалась мясистая, на пол-пуда, губа, глаза были туманны. - Инвалид прав. - Дурак ты, Коко, недоделанный! И Хреноредьев твой - ос- толоп, тупица, дебил! - Буба был готов выпрыгнуть вслед за папашей Пуго в окошко. Он с трудом сдерживал себя, чтоб не перейти в рукопашную с членами поселкового совета. - Дегене- раты! Не надо никого искать и ловить! Это дохлый номер! Выд- винем своего, нашенского виновного, обяжем... и сдадим ту- ристам, дескать, весь спрос с него! Понятно?! В комнате стало совсем тихо. - Ну, какие будут предложения? Кто чью кандидатуру выдви- гает?! Пошевеливайте мозгами, кретины! Тишина стала зловещей. - Иначе всем крышка! В эту минуту что-то зачавкало, захрюкало. Завоняло пси- ной. Сначала появились две огромные мохнатые лапы, они вце- пились в края подоконника из-за окна. Потом показался и сам обладатель лап - папаша Пуго. Он залез внутрь, уселся на по- доконник, поскреб волосатую грудь и радостно осклабился. - Гы-ы, гы-ы! Все как один уставились на него. - Выбирать надо лучших! - твердо произнес инвалид Хрено- редьев. И добавил от полноты чувств: - Едрена-матрена! Котособаченок Пипка осторожно, оставляя мокрые следы, по- полз к выходу. Папаша Пуго поймал его длиннющей своей лапой, поднес к обезьяньим губам, поцеловал слюняво, потом прижал к груди и стал медленно и тяжеловато поглаживать. - Лучше обходчика Пуго в поселке никого нету, - сказал Бегемот Коко. - Гы-ы, гы-ы, гы-ы! - папаша Пуго любил, когда его хвали- ли. Буба Чокнутый слез со стола, оправил комбинезон на впалой груди, откашлялся и, стараясь придать голосу солидное звуча- ние, вопросил: - Будем голосовать? - А как же, едри тя кочергою! - Я попрошу воздержаться от реплик! Кто за нашего доб- лестного и достойнейшего посельчанина, передовика и трудягу папашу Пуго, поднять руки. Бегемот задрал вверх все четыре. Инвалид Хреноредьев мах- нул своим обрубком. Доходяга Трезвяк проголосовал не сразу, будто было о чем думать! Молчавшую до того мастерицу и акти- вистку Мочалкину-среднюю насилу добудились, но и она, озира- ясь помутневшим сиреневым глазом, позевывая и роняя слюну, последовала общему примеру. Буба Чокнутый с приторной улыбкой на синюшных губах нап- равился было к избраннику. Но остановился на полдороге - уж больно от того воняло - и торжественно провозгласил: - Это большая честь, поздравляю! Папаша снова осклабился и на радостях напустил еще лужу. Но теперь это не имело ровно никакого значения. Хитрый Пак очнулся от холода. Никогда в жизни он так не замерзал, пробрало до самых костей, до позвоночника. Его мелко, но неудержимо трясло. Кроме того, было совершенно темно, почему-то невероятно тесно - как никогда не бывало в их лачуге - и сыро. Он ничего не помнил, ничего не мог по- нять. Первое же движение доставило ему лютую боль от мизинцев на ногах и до кончика хобота, будто его бросили в горящие угли. - Э-эй! - тихо позвал он. Но никто не откликнулся. Надо было что-то делать. Превозмогая боль, Пак качнулся вправо, потом влево. Он был зажат меж каких-то ледяных тел. Каких именно, в темноте невозможно было разобрать. Неужто в отстойник выбросили, подумалось Паку, вот ведь сволочи! Вот гады! За что?! Ведь он такой здоровый, такой сильный! Ведь из него выйдет отличный работник, ничуть не хуже папаши, может, и получше еще! Оскальзываясь, опираясь о камни, отпихивая от себя окоче- невшие тела, он полез наверх. Он знал, надо лезть именно на- верх. Там мир, там жизнь, там все! А здесь - смерть, удушли- вый смрад, трупы, трупы, трупы... Через час, совершенно обессилев, он выполз из подвала. И тут же потерял сознание. Он не знал, сколько пребывал в беспамятстве. Но когда открыл глаза, увидал над собою змеиную головку Гурыни-млад- шего. Тот был весь в кровище, ободранный и страшный. Но глазки, холодные и злые, глядели вполне осмысленно. - Прочухался?! Гурыня пнул Пака ногой в бок. Тот застонал. - Это ты, гаденыш?! - спросил Пак, кривясь от боли. - Вы- жил, сволочь! Он вдруг сразу все вспомнил - неожиданно, в одно мгнове- ние. И развалины, и поиски чудовища, которое они пленили за день до этого, и длинноногих туристов на тропе, а потом тех же туристов на бронемашинах, с оружием и блестящими штукови- нами. Он вспомнил ужасную ночь, выстрелы, погоню. Он вспом- нил все. Но ему показалось, что было это давным-давно, сто лет назад, и было совсем не с ним, а с кем-то другим. И все же первым вернулось главное - предательство Гурыни-младшего, это он привел туристов! - Уйди, тварь поганая! - прохрипел Пак. Гурыня снова ударил его ногой в бок. Помешкав, пнул в ви- сок. Но не слишком сильно. - Они думали, я окочурюсь, - прошипел он и рассмеялся, мелко, нервно. - На-ка, выкуси! - Уходи! - повторил Пак. - Щя, побежал! Гурыня неожиданно цепко и сильно ухватил Хитрого Пака за щиколотки и поволок. Пак даже не видел, куда его тащут. Он лишь вздрагивал на каждом камешке, на каждом обломке, попа- давшем под спину. - Хрена им всем! Вот что я скажу! Не на того напали! - приговаривал Гурыня на ходу. - На мне все заживает в пять минут, понял?! Я как-то брюхо пропорол арматуриной, ржавой, падла, как терка иззубренной. Так чего думаешь, сдох! Хрена! Я всех переживу. Всех в отстойник отволокут, а я тока сверху подпихивать буду, понял?! Ты тоже живучий, я знаю. Во как засадили - в пять очередей, небось, а вон, гляди, три желе- зяки вышли уже и ран не видно, одни пятнышки. Не боись, к вечеру-то оклемаешься. А нет, так я те все бока отобью, я те рожу расквашу, теперь я сильней, я вожак, понял?! - Сука-а... - Пак не мог говорить. - Давай, давай! Я те за каждую обиду отвешу! Гурыня не шел, а почти бежал, волоча за собой Пака. Он совсем не разбирал дороги, и потому спина Пака начала крово- точить - на грунте оставались темные маслянистые пятнышки. - Уматывать надо по-быстрому, понял?! Ты ж у нас самым умным был, самым хитрым! Чего ж ты, падла?! Не соображаешь, что ли, или вовсе мозги отсырели в подвальчике?! Застукают на месте - второй раз на тот свет отправят, понял, падла?! - Они все равно найдут, дур-рак! - Поговори еще! Гурыня остановился на секунду и, не оборачиваясь, врезал Паку пяткой. Тот охнул и снова потерял сознание. Последнего любовника Эда Огрызина задушила ночью, в собс- твенной постели, прямо посреди старого пыльного и дырявого, но огромного матраса, доставшегося ей от бабки, сошедшей с ума. И не то чтобы она на него держала зло. Нет, просто он ей надоел до предела, опротивел. Это он-то и прозвал ее Огрызи- ной. А какая она Огрызина?! Никакая вовсе не Огрызина, а ми- лая женщина средних лет, хорошенькая и пухленькая, таких баб мужики любят. Предыдущие двое мордовали ее каждый божий день. По вече- рам. Как приходили со смены, так и принимались лупцевать. Но зато как потом любили! Вдвоем! До слепоты в глазах и поро- сячьего визга, до судорог и колик! Нет, тех двоих Эда никог- да бы не придушила. Но они ушли сами: один к этой уродине Мочалкиной-средней, расплывшей мокрице, а другой вообще сги- нул, из поселка пропал. Иди - свищи! Когда Гурыня-младший приволок к ней Хитрого Пака, Эда го- товила тюрю для детишек. Ей было наплевать, сколько ртов в хибаре - двадцать восемь или двадцать девять. Хотя нет, она припомнила, что троих недавно отволокла к отстойнику, отму- чились трое. Стало быть, меньше дармоедов! - Пускай отлежится! - сказал Гурыня и для подкрепления своих слов треснул Огрызину по лбу, так, что та плюхнулась на задницу. - Тут его хрен найдут. Но гляди, продашь, падла, я те все восемь зенок по очереди выдавлю, вот этими! - Гуры- ня растопырил на обрубке свои черные крючковатые костяшки. - А мне что! - ответила Огрызина. - Мне все до фига! - Соображаешь. Гурыня убежал. Даже среди обитателей поселка Эда Огрызина выделялась своими необычайными способностями. Она рожала по шесть раз в году и всегда тройнями. Большинство ее детенышей погибало. Кое-кто уползал в развалины. Она никого не прогоняла, но ни- кого и не удерживала. Да она и не помнила всех в лицо - по- ди, запомни этих паразитов проклятущих! Каждый - ни в папаш, ни в мамашу, а в черта с дьяволом и всех их сорзтничков. Эда ничего не знала да и никогда не слыхивала даже о мутациях и прочих ученых вещах. Для нее что было, то и было, то, зна- чит, и должно было быть. Ей, и вправду, все было до фига. - А ты дышишь? - спросила она у Пака. - Или околел случа- ем? Пак дышал. Ему становилось лучше. Прав был Гурыня, преда- тель подлый, наведший на его ватагу туристов, решивших ма- лость поохотиться в экзотических условиях. Прав! Огрызина оглядела Пака и, решив, что не такой уж он и ма- ленький, положила с собой рядышком, прямо на старый бабкин матрас. Только толку из этого не вышло, силенок у раненого явно пока не доставало. К обеду Огрызина сбегала на площадь, посудачила с хозяй- ками. На площади сегодня было совсем пустынно. Но кое-что удалось выведать. - Слушай, ты, Хитрец, - скороговоркой пробубнила она в самое ухо лежавшему, склонившись над ним, нависая шарообраз- ным оплывшим телом и беспрестанно мигая всеми своими колючи- ми поросячьими глазками. - Слушай, чего говорят-то! Твоего папаньку, работника Пуго, сегодня туристам на расправу отда- дут, усек?! Говорят, вчерась ихних пришлепали, тех самых, что в развалинах выродков ловили, усек? Пак ничего не пони- мал. - Так это, оказывается, папанька Пуго их придавил там, во дела какие! Не, ты тока подумай. Хитрюга, это ж надо, а?! Такой скромный на вид, такой честный, такой работящий - пе- редовик! И чего отмочил! - Вранье! - отрезал Пак. - Я те точно говорю! Зуб даю! - Огрызина лязгнула челюс- тями, и один зуб, черный, изогнутый, с зелененькими прожил- ками, выпал Паку прямо на грудь. - Ой, чего это?! - Огрызина сама перепугалась. Но потом смахнула зуб на пол, в груду му- сора у матраса. - Старею, небось! - кокетливо проговорила она и захихикала. - Все вранье! - повторил Пак. - Ну и не верь, мне-то что! Пак приподнялся на локтях и прислонился к стене. Силы прибывали, тело почти не болело. Он даже сумел ощупать себя клешнями - вроде бы все было на местах. Хотелось пить. Но он терпел. - Чего еще болтают? Огрызина оживилась, захихикала. - Болтают, что все равно побьют народец, всех под корешок срежут, вот чего. Ты, Хитрец, этого не поймешь, тут в погреб надо лезть, вот я чего скажу. Пак сморщился. - Дура! Огрызина повернулась к нему и выдала хорошую оплеуху. Пак полетел с матраса прямо в кучу мусора. Но теперь он смог сам подняться, вскарабкаться на тряпье. И он даже не обиделся на туповатую, но простодушную Эду, чего на нее обижаться! - Как есть - дура! Огрызина вышла, покачивая крутыми мясистыми боками, воло- ча за собой жирный тюлений хвост, который помелом гнал по углам пыль, но пола не расчищал. Огрызина в подпитии говари- вала, что хвост ей достался по прямой линии, от дедушки. Но никто не видал того живьем, даже старожилы поселка. Да и ка- кая разница, тоже - фамильное наследство! Дед сошел с ума прежде бабки. И Эда якобы самолично отволокла его, еще полу- живого, к отстойнику, будучи совсем девчонкой. Но это были явные враки, потому что никто ее девчонкой не помнил, она всегда была матерой и ядреной бабищей. Только она исчезла, как появился загнанный и мокрый от пота Гурыня. Он без разговоров подбежал к матрасу, выдернул из-за спины что-то длинное и поблескивающее и пребольно стукнул этой штуковиной прямо по лбу Паку. - Гляди чего у меня! Пак ткнул клешней в брюхо Гурыне. Тот отшатнулся. - Ого! Оживаешь, падла! Может, тебя кокнуть, пока совсем не ожил, а? Гурыня навел на Пака железяку с маленьким раструбом на конце, но на спусковой крюк не нажал. Лишь затарахтел - громко и неумело, подражая ночным выстрелам. - Кончай паясничать! - сказал Пак. - Дай сюда! Гурыня понял, что вожак не собирается уступать своих прав, и обиженно зашипел. Отступил на шажок. - Обожди, падла, я те чего?! Я тя вытащил откуда, забыл, что ли, у-у! - Гурыня взмахнул железякой. Но тут же размяк. - Да ладно, не боись! Видал, чего нашел, а?! На пустыре, по- нял, падла? Я там еще припрятал, для тебя. Понял? Не, ты по- нял, падла?! Пак закряхтел и снова наморщился. - Ну и дурак! - Чего-о?! - Того-о! Дурак, говорю. - Я тя щас, падла... - Не шурши, щенок. Она ж сама не стреляет, к ней еще та- кие штуковины нужны! Говорю тебе, дурак - ты и есть дурак! Гурыня расхохотался, откинув далеко назад длинную шею, покачивая змеиной головкой. - Все есть, умник! Ты думаешь, один ты хитрец, падла? Не-е, врешь. А будешь возникать, я тя, падла, в ватагу не приму, понял?! Пак горько усмехнулся. - Ватага... Какая там ватага, дурак, все парни полегли, в подвальчике друг дружку греют. Ты, сука, продал! Гурыня изловчился и еще раз треснул его по огромному лы- сому до самой макушки лбу, так, что у Пака звезды из глаз посыпались. - Я б тя мог там придавить, падла! Понял?! - Ладно, заметано! - отрезал Пак. Больше всего ему не хо- телось вступать сейчас в длительные и бесполезные споры. - Ну и ништяк! - обрадовался Гурыня. Он был отходчивым малым. - Чего там про папаньку болтают? Гурыня вытянул шею. - А их поймешь, что ли?! Охренели вообще, падла, то ли наградить собираются, то ли повесить - не разберешь! Таскают по поселку, каждый по глоточку ему из запасов дает... Но разве ж эту бочку, падла, напоишь! Да он всю трубу высосет и не охренеет! Паку было наплевать на папаньку. Но раз за него взялись, могут и до самого Хитреца Пака добраться. И доберутся ведь! Тогда все, тогда кранты. И не оживешь больше! - А ты его это... кокни из железяки. Слабо?! - Пак смот- рел прямо в глаза Гурыне. - Помнишь, как он тебе в зубы дал. Гурыня поковырял указательной костяшкой во рту, пробубнил нечто неопределенное. Потом глазки его загорелись. - А че, щас пойду и кокну! - сказал он, зверея на глазах. - Кокну падлу, сучару вонючую! Я его давно собирался кок- нуть! Тебя тока боялся, все ж таки папанька! Кокну, гадом буду, кокну!!! Пак привстал с матраса и дал Гурыне увесистую затрещину. Тот опешил. - Еще раз ссучишься, дешевка, я тебе шею твою змеиную уз- лом завяжу, усек?! Гурыня кивнул. Он все усек, он вообще был очень понятли- вым. Он сообразил, что Пак оклемался и уступать места вожака вовсе не собирается. Но все же он счел нужным напомнить: - А кто тя, падла, спас, а? Ты не забывай, Хитрец, ладно? Я ж тя выручил, другой бы бросил подыхать, точняк бы бросил. - Ладно, сочтемся, - сказал Пак как-то двусмысленно. Но у Гурыни полегчало на душе. - Надо когти рвать, - прошипел он на ухо вожаку, - тута все равно захомутают, падлы! Долго на дне не пролежишь. А они и с дна достанут. В комнату вполз один из детенышей Эды Огрызины. Должно быть, выбрался как-то из хлева, осмелел с голодухи. Детеныш был противный, гадкий: весь зелененький, сыренький, пухлень- кий, на шести тонюсеньких ножках. Головы у него не было - прямо из жирного брюшка смотрели мутненькие глазки, один зе- леный, другой красный. Детеныш причмокивал, верещал - есть просил. Вот ведь гады нарождаются, подумалось Паку. И что за мо- лодежь пошла такая! Кто работать станет через десять лет?! - А ну-ка, испробуй на гниде! - сказал он Гурыне. Тот встрепенулся, обрадовался. Повернул ствол к детенышу. И уже тогда Пак сообразил, что железяка у Гурыни была заря- жена. Он, Хитрый Пак, самый умный в округе малый, с огнем играл! - Получай, падла! Раздался хлопок. Совсем тихий, не похожий на ночные. И детеныша разнесло в клочья. Стены, пол, потолок хибары, а заодно и Пака с Гурыней забрызгало желтой вонючей дрянью. Похоже, кроме нее ничего во внутренностях детеныша Эды Огры- зины и не было. - Нормалек! - сказал Пак и протянул клешню. - Дай-ка сюда пушку. - Чего?! Пак молчал. - Чего, падла?! Чего?! Это ж я нашел, моя!!! Пак вырвал железяку. Ударил Гурыню ногой в пах. Тот скрю- чился, потом уселся на пол, начал качать головой из стороны в сторону и тихонько подвывать. - Ладно, не плачь, чего ты? У тебя ж еще есть, сам гово- рил. Наврал, небось? - Е-есть, - подтвердил Гурыня, - е-е-сть, зачем отнял?! Пак ударил его по голове железякой, чтобы не возникал. Гурыня все понял. - Чего делать-то будем? - поинтересовался он совершенно обыденно и спокойно, без нытья. - Поглядим еще, - ответил Пак. Рассвело в этот день позже обычного - наверное, опять нагнало большую тучу с востока. А там совсем плохие дела, там не светает уже много лет, так и стоит дым с копотью столбом - хочешь, дыши, хочешь, не дыши, твоя воля. Но Чудовище брело именно в том направлении, на восток - какая разница, где бить эту мерзость! А найти везде найдут! По дороге оно вытащило из заплечного мешка малюсенькое карманное зеркальце, погляделось в него искоса, вполглаза, а потом медленно и сладострастно растоптало, чуть ли не в пыль. Вот так вот! Всем им так! Изрешеченная пулями конечность немного побаливала. Но совсем немного, ранки на волдыристой коже затянулись, так, бередило слегка кость, сухожилия - как от дурной погоды. Только ведь погода здесь всегда дурная, куда денешься! Было жаль погибшую малышню, даже туристов становилось жаль - и они не рассчитывали найти могилы в этой поганой ды- ре. Да что поделаешь, сами напросились! Чудовище все понима- ло, все чувствовало. Но плакать оно не умело. После расправы над туристами надо было улепетывать как можно быстрее, заметать следы, прятаться, а может и уйти на глубины - на второй или третий ярус, а то и в саму преиспод- нюю, туда, где в переплетении труб черт ногу сломит. За двести лет было столько понастроено, понапроложено, понавя- зано и позапутано, что и разбираться бессмысленно, все одно не разберешься. И все ж таки на глубины не манило. Идти напролом, через пустыню, было опасно. И Чудовище ре- шило заглянуть к Отшельнику, посоветоваться. Когда-то От- шельник давал ему самые толстые и самые интересные книги. Но он давненько не показывал носа из своей берлоги, может, бо- лел, а может и помер. Берлога была километров за тридцать от поселка, у самых холмов. И Чудовище, без долгих раздумий, свернуло к ней. В прошлый раз то ли лаз был пошире, то ли само Чудовище поуже да порезвей, короче, протиснуться сразу не удалось, пришлось расширять дыру, оббивать спекшиеся края лаза, зака- меневшие и глинистые. Раза два или три Чудовище отвлекалось от этой нудной ра- ботенки - наверху, там, где должно было быть небо, что-то начинало трещать, трещало, трещало, а потом и смолкало. Что там могло быть? В небе никто не был, откуда знать! Шум сти- хал, пропадал, но и тишина не несла душевного равновесия. Муторно было. Наконец удалось протиснуться в дыру. Выдохнув из себя ос- татки воздуха. Чудовище проползло несколько метров в темноте лаза, оттолкнулось от внутреннего края и мягко перевалилось в воду, почти не ощущая ее теплого нежного касания. Все здесь было как встарь. "Вот ведь, устроился Отшельник! Живет и не тужит. Всем бы так жить! И за каким дьяволом меня носит по поверхности! Им там хорошо в поселочках, у труб! Они насосутся из краников, похлебают баланды у разливочной - и счастливы до следующей смены. А мне-то чего там делать? Любоваться на их счастливые рожи? На папашу Пуго любоваться, что ли? На этого облезлого дегенерата, так и не научившегося разговаривать, но выполня- ющего двойные нормы по обходу труб?! Так, что ли?! Да и что это вообще такое - двойные нормы обхода? Разве от того, что обойдешь чего-нибудь два или три, а то и четыре раза, мир лучше станет, или, может, изменится что-то?! Ведь нет же! Все они там чокнутые. Не только лишь один этот Буба. По- думаешь, он из внешнего мира! Не помнит ни хрена. Он в этом мире в бреду жил, только здесь-то и прочухался. А тоже мне, председатель поселкового совета! Сам себя выбрал, сам всю эту канитель затеял. А кому она там нужна? Папаше Пуго? Или может, дуре Мочалкиной? Им на все наплевать! Даже Хреноредь- еву, как бы он ни пыжился и ни корчил из себя ветерана, нап- левать ровным счетом на всех до единого! Но все равно, они - это они, пускай сходят с ума - хотя и сходить-то вроде бы не с чего - пускай развлекаются, как хотят. Но мне-то что?! Не-е, пора в глубины! Пора самому в отшельники!" С такими мыслями Чудовище вдохнуло поглубже и погрузилось в воду с головой. И хотя оно неплохо видело в темноте, в этой кромешной подводной тьме ориентироваться приходилось в основном нао- щупь, по стеночкам - шершавым, обросшим полипами и водорос- лями. У самого дна протиснулось еще в одну дыру, пошире первой, проползло несколько метров - там начинался подъем, снова по стеночке, впритык. Но здесь было посветлее, сверху пробивал- ся свет лампочки, пусть и совсем слабо, но пробивался. Вынырнув, Чудовище огляделось и медленно, прямо из воды начало подниматься по скользким ступенькам к большой желез- ной двери. Над ней и висела совсем крохотная тусклая лампоч- ка. Горела себе, как могла, как получалось, освещала путь, а значит, и Отшельник был жив. Поднявшись на площадку перед дверью, Чудовище тем же ма- нером, что стряхивают с себя воду собаки, передернулось - от головы до кончиков щупальц. И замерло. Отшельник обычно открывал сам. Надо было подождать: при- шел в гости, так и веди себя как гость. "Интересно, как они там? В поселке, небось, вовсю шуруют, разыскивают виноватых. Еще достанется олухам этим! Они по- нять-то не смогут, за что их наказывать хотят! Точно не пой- мут! А может, и обойдется? Буба Чокнутый остатками мозгов пораскинет, сумеет вывернуться! А нет, так это их личное де- ло, мне-то что! Но, скорее всего, никого обижать не станут, ведь они-то там, за куполом, за стеночкой и барьерчиком, они-то ведь нормальные, должны ведь понять, что к чему! Должны, должны... А кто их знает! Ежели облавы устраивают, так может, и они свихнулись! Ладно, Отшельник умный, он все растолкует". Дверь не открывалась. Чудовище, поразмыслив немного, подняло с площадки обломок кирпича и постучало по ржавеющей, покрытой множеством мелких капелек металлической поверхности. Дверь поддалась, чуть сдвинулась. Она была незапертой! Чудовище удивилось, обычно Отшельник не страдал забывчивостью, всегда запирал за собой. Но надо было идти, куда теперь деваться! В коридоре с потолка капало, видно, прорвало где-то тру- бу. Капала явно не вода, а какая-то мерзкая жижа с сильным отвратительным запахом. Коридор был длинным и пустынным. Каждый шаг отдавался эхом под его сводчатыми потолками. Но это была еще не пещера. Это были лишь подступы к пещере. Вот только автоматика не работала - ходи-броди сколько влезет! Чудовище отмерило нужное количество шагов до потайного люка, прижалось к нему всем телом. Крышка люка сползла на- бок. Теперь оставалось подняться по винтовой лестнице на три пролета, миновав три площадки. Там пещера. - Это ты, Биг? Голос прозвучал неожиданно, из стены. И это был вовсе не голос Отшельника, а какой-то старческий сип, тусклый и невы- разительный. Чудовище вздрогнуло. Мышцы буграми перекатились под сырой пористой кожей, большой горб, соединяющий голову со спиной, напрягся, вздыбился еще сильнее, круче. - Это я, Отшельник, - ответило оно так же тихо. - Ну, проходи, чего встал! Забываешь старых друзей, чуче- ло?! Голос совершенно не вязался с шутливым тоном. И это нас- тораживало. - Проходи, проходи! Сделав еще несколько шагов, чудовище оказалось перед де- ревянной перекошенной дверцей, висящей на старинных бронзо- вых петлях. На дверце была прибита одним гнутым гвоздем таб- личка с кругленьким благообразным черепом, пронзенным зигза- гом молнии. Табличка также была старинной, теперь такие де- лать не умели, по крайней мере здесь, под куполом. За двер- цей и находилась пещера, обиталище Отшельника, его Берлога. - Ты заснул там, что ли? - вопросил старческий голос, но уже бодрее. - Нет, я иду! - ответило Чудовище и дернуло на себя ручку дверцы. Пещера была огромна. Не пещера, а целый зал с высоченны- ми, увешанными каменными сосульками всех цветов потолками или сводами, с уходящими во тьму стенами, с гладким, будто мозаичной плиткой выложенным полом. Посреди этого пустынного зала стоял грубо сколоченный деревянный стол, заставленный пустыми пыльными бутылками. Рядышком валялся колченогий стул с гнутой спинкой, явно не самодельный. Но за столом никого не было. На этот раз берлога Отшельника поражала запущением. - Ну чего ты там застрял, Биг?! Голос доносился из угла. И Чудовище пошло на этот голос, такой знакомый и совсем не узнаваемый. Теперь оно разбирало в полутьме нишу, занавешенную странными то ли водорослями, то ли обрывками... - Не включай света, глаза болят. Отшельник сидел в нише, скрестив ноги, поджав их под се- бя. Голова у него стала еще больше, чем была в их последнюю встречу, и напоминала она теперь не кастрюлю с просвечиваю- щими тоненькими стенками, а целый котел, в котором что-то бурлило, кипело, переливалось... Лишь свечение вокруг этого котла оставалось прежним - нежно-розовым, еле заметным. - Молчи, - сказал Отшельник, - я и так все знаю. Огрызина не заметила утраты одного из своих отпрысков. Да если бы и заметила, что ей! Ей все - до фига! На день она повторяла любимое присловье раз по сто, наверное, чтоб ни у кого сомнений по этой части не возникало. Но никто и не сом- невался. Тем более, Хитрый Пак с Гурыней. - Вы чего, тута, что ль, жить-то будете? - спросила их Эда, одновременно обмакивая пальцы в желтую слизь на стене и поднося их к носу. - Поглядим еще, - повторил Пак на иной лад. Эда попробовала слизь на вкус. - Тьфу! Дрянь-то какая! Вы, что ль, нагадили?! - Заткнись! - ответил Гурыня. Эда погрозила ему кулаком, но не расстроилась. - Ладно, вы как хотите, а я в подпол полезла! И ушла. Пак нацелился ей в спину железякой, сказал вяло: - Не промахнешься. - Это точно, - поддакнул Гурыня. Как бы ни хотелось Паку сохранить репутацию умного малого и хитреца, ему ничто не шло на ум, ничего-то он не мог при- думать. Больно непривычная раскладка получалась - куда ни плюнь, в себя попадешь! И от Гурыни этого, придурошного, толку не будет, какой от него, пустоголового, толк! И бежать некуда, и посоветоваться не с кем, и поплакаться некому! Прямо, хоть иди и сдавайся! - Ты сбегал бы пока за своей железякой! Да не позабудь эти хреновинки, ладно? Без них... - Да понял, падла! Я мигом обернусь, гадом буду! Туда - сюда, падла! Гурыня сорвался с места как ошпаренный. Он и вообще-то был заводной, а в последние двое суток совсем очумел. Пак достал из кармана комбинезона осколок зеркала. Долго рассматривал себя. Лицо его при этом кривилось, глаза слези- лись, но не все - лишь два верхних, те, что были под вмяти- ной на лбу, оставшейся на память от туристов. Сама дыра поч- ти заросла уже. Пак ощупал затылок - выходного отверстия не было, значит, этот комочек железа застрял где-то в башке. Ну и черт с ним! Не очень-то Пак расстроился от такого приобре- тения. Если что и задело за живое, так это краса его и гор- дость - широкий морщинистый хоботок, свивавший чуть ниже подбородка и невероятно изуродованный теперь багровым водя- нистым рубцом. Вот сволочи! Он был готов тут же сразиться с десятком этих наглых охотничков. Он бы их собственными клеш- нями на клочки бы порвал, в капусту искрошил! Но долго предаваться отчаянию не стоило. Пак спрятал ос- колок обратно. Присел, встал, потом еще раз, еще... помахал руками, согнулся. Поднатужившись, перевернул тяжеленный сы- рой матрас. Хоть и не жрал ничего весь день, изранен, избит, искалечен, а все ж таки молодой организм брал свое, восста- навливал силы. А силенка ныне ох как нужна была Паку! - Поглядим еще! - процедил он в третий раз, совсем злове- ще. Вышел из комнатки. Осторожно, стараясь не шуметь. Загля- нул в хлев. Там, за прогнившей и почерневшей от старости бревенчатой перегородкой в метр высотой копошились Эдины де- теныши. Они были омерзительны. Пак собрал в пересохшем рте остатки слюны и плюнул за пе- регородку. Один из Эдиных сопляков на лету поймал плевок длинным жабьим языком и тут же заквохтал, заерзал. Осталь- ные, сгрудившись вокруг счастливчика, плаксиво подвывали. Все как один дрожали в каком-то непонятном ознобе. Среди выродков были и довольно-таки здоровые особи. Па- рочка крайних, тех, что лежали у самого заборчика, были вдвое больше Пака, во всяком случае вдвое жирнее и толще. Вот гаденыши! Паку смотреть на них не хотелось. Но он по- нимал, что когда прижмет, придется лезть в этот гадюшник и самому притворяться выродком. И еще неизвестно, как дело обернется, может, туристы всех недоносков и переносков ра- зом-то и ухайдакают?! А чего им стоит? Нет, нигде не было спасения! На прощанье Пак треснул железякой по загривку самого жир- ного выродка и вышел из хлева. Снизу, из подпола доносилась какая-то возня. Там что-то падало, гремело, звенело... Пак заглянул в дыру, полуприкры- тую фанерой. Но почти сразу же ему в лицо плеснуло чем-то горячим, помойным, аж дыхание сперло. - Уйдитя-я! Я тут не при чем буду! Не виноватая я! - ис- тошно завопила снизу Эда Огрызина. - Там ищитя, наверху-у! Пак захотел спуститься и разобраться с толстухой. Но пе- редумал. - Осатанела, что ль? - поинтересовался он, вытирая лицо. Эда тут же успокоилась. - Хитрец, ты? Чего пужаешь-то?! Я уж думала, конец, ту- ристы по мою душу пришли! Ну ты совсем блажной, разве ж так шутят?! Пак не стал пререкаться. - Ты про меня молчи, дура! - сказал он коротко. - А то я тебя без туристов прикончу! - Все ходют, пугают, понимаешь, стращают все! - заворчала Огрызина. - Нужны вы мне больно, да катись хоть сейчас, пла- кать не стану. Я б тебя еще на матрасе придушить могла б, а я пожалела на свою голову. Вот и жалей вас теперича... Паку надоела пустая бабья болтовня. И он вернулся в ком- натушку. Постоял немного, прислушиваясь, потом отодрал доску с заколоченного окна, присмотрелся. Снаружи все было вроде бы спокойно. И он вылез. Папашу Пуго нарядили в самые лучшие одежды. Еле сыскали в поселке дореформенные штаны - черные, широкие, на пуговках, и телогрейку, синенькую, расшитую голубями мира. Наряд при- шелся впору. Лишь длинные грабли папаши торчали из рукавов на полметра, свисали до самой земли. Но они и отовсюду тор- чали, не научились, видно, шить на таких, как папаша Пуго, да и когда теперь научатся. Поселковые женщины заглядывались на передовикакрасавчика, обряженного получше иного жениха. - Гы-ы, гы-ы! - радовался сам папаша. Буба Чокнутый носился с "народным избранником, как с пи- саной торбой. Дура Мочалкина и вовсе слюной исходила. - Ну и чего мы с им теперь делать станем, едрена вошь? - спросил Бубу инвалид Хреноредьев, после того, как все было готово для сдачи избранника туристам. - Ну и безмозглый же ты обалдуй, как я погляжу, - ответил Чокнутый. - Дурак из дураков! Хреноредьев раздулся пузырем, из носа потекло. - Ты при людях, едрена-матрена, мене не оскорбляй, Буба! - сказал он запальчиво. - У нас тоже гордость имеется, едрит тя кочергой! Папаша Пуго обнял Хреноредьева и слюняво поцеловал в си- ние губы. - Гы-ы, гы-ы, гы-ы! Сколько ни поили папашу, а он оставался все таким же, как и в самом начале, не падал, не пускал пузырей из носа, не норовил притулиться где-нибудь в уголку и соснуть чуток. Видно, папаша чувствовал свою особую роль неким врожденным чутьем и потому - держался молодцом. Лишь почти новехонькие черные штаны на радостях замочил, но ему это в вину не ста- вили. Мочалкина кокетливо отводила слипающиеся глазки, стара- лась смотреть поверх голов, в пространство. - А я повторю, Хреноредьев, - сказал Буба, - при всех повторю, что тупарь, он и есть тупарь! Здесь, как верно за- метил наш Коко, хер хрена не слаще. Хреноредьев подпрыгнул и ударил Бубу в живот протезом-де- ревяшкой. Да так, что Буба согнулся в три погибели и засто- нал. Папаша Пуго дал щелчка инвалиду, и тот упал без чувств. Потом он пригнулся к Бубе и смачно, взасос поцеловал и его. Мочалкина зарделась. Она все думала, когда же Пуго про нее-то вспомнит! И вспомнит ли! Но все завершилось благополучно. Бегемот Коко разнял спорщиков, дал каждому по затрещине, в том числе и дуре Мо- чалкиной. Та сразу же позабыла про папашу и уставилась на Коко влюбленными глазами. - Пора! Буба стряхнул пыль с колен, расправил плечи. Они стояли чуть ли не посередине площади. Но никто, кроме двух десятков местных хозяек, сгрудившихся в одну кучу, на них не реагиро- вал. Трапы, по которым обычно ходили туристы, чуть покачива- лись и, казалось, протяжно и тонюсенько пели на ветру. Же- лезная клепаная башня, проржавевшая снизу и немного покосив- шаяся, стояла как и обычно - наглухо задраенная. Люки не открывались. И никто не появлялся, хотя пора бы уже, пора было появиться! - Буба, браток, может, ты и впрямь Чокнутый, а? - спросил неожиданно Коко. - Может, про нас и думать забыли, а мы тут дурака валяем?! - При слове "дурака" он выразительно погля- дел на Хреноредьева. И тот снова лишился чувств. Папаша Пуго приподнял инвалида за шкирку, он не любил, когда обижали слабых и всегда жалел их. - Гы-ы, гы-ы! От липкого и слюнявого поцелуя Хреноредьев очнулся. - Все, едрит-переедрит! - сказал он задиристо. - Все! Щяс начну всех калечить! Без разбору, едрена-матрена! Но калечить он, конечно же, никого не стал. Он и сам-то был калекой - из трех ног лишь одна своя, остальные две - деревяшки. Руки у него были с рождения кривыми, да и какие это руки! Туловище все - наперекосяк, ни сказать, ни опи- сать. Поговаривали, что и с мозгами у Хреноредьева было не лучше. Доходяга Трезвяк помалкивал и ни во что не вмешивался. Ему было страшновато. Правда, состояние это для Доходяги бы- ло привычным, еще бы, жить под куполом с этим народцем, на трезвую голову, и ничего не бояться мог лишь воистину чокну- тый, тот, у кого крыша совсем набекрень съехала! Рядом с Трезвяком стоял Длинный Джил, глухонемой мужик с окраины. Он был припадочным и на работу не ходил. Но погла- зеть на всякое-разное любил. Джилу было почему-то жалко и папашу Пуго и инвалида Хре- норедьева, в его глазах стояла такая невыраженная скорбь, что Мочалкина, случайно заглядывавшая в них, начинала реветь в три ручья. Но Джил был меланхоликом и ни во что не вмеши- вался. Так и стояли с Трезвяком на пару. И если Доходяга ду- мал о том, как бы смотаться, то Длинный Джил помышлял о спа- сении передовика Пуго от этих ловкачей-туристов. - Все ясно! - заявил наконец Буба Чокнутый. - Эй ты, Бе- гемот, иди-ка сюда! Коко не пошевелился даже. И Буба сам подошел к нему. - На вот тебе разводной ключ, - он достал железяку из кармана, - иди к башне и поколоти! Да погромче! Коко вздохнул. Но согласился. - Прощайте, братишки! - сказал он грустно. Все замерли. Но Коко не успел подойти к башне. - Стой! - выкрикнул неожиданно Буба. Бегемот остановился, прижав разводной ключ к животу всеми четырьмя лапами. - Стой! - повторил Буба. - Так не годится! Он шепнул что-то на ухо Трезвяку. Тот куда-то убежал, прихватив с собой Джила и Хреноредьева. Через пару минут они приволокли старую перекособоченную, оставшуюся, наверное, еще с позапрошлого века трибуну, выкрашенную в бордовый цвет. И поставили ее посреди площади. - Уф-ф! Едрит ее через колоду, тяжеленная! - прокомменти- ровал события Хреноредьев. - Несерьезно все это! Трибуна имела метра три в ширину, два в высоту и полтора в глубину. Больше пяти человек поместиться на ней не смогло бы при всем желании. Но Буба и не собирался впихивать на нее всех. Он прислонил папашу Пуго к передку трибуны. Сам заб- рался наверх. - Не-е, едрена колокольня, - проворчал снизу Хреноредьев, - так не пойдет, так нескромно как-то! Буба сморкнулся в него сверху из одной ноздри, но не по- пал, инвалид был увертлив. - Граждане! - возопил Буба. - Соотечественники! Тружени- ки! Хозяйки как-то одновременно, кучкой сдвинулись с места и подобрались поближе к выступающему. Стекался и прочий наро- дец, в основном, калеченный или малолетний. - В эту торжественную для всех для нас минуту... - По-моему, он чего-то не то говорит, - прошептала дура Мочалкина на ухо Трезвяку. Тот хотел поддакнуть. Но не решился, мало ли чего, време- на какие-то смутные пошли, еще настучит кто, что языки слиш- ком длинные у некоторых. - ...все как один, миром, выйдем мы на площадь и покаем- ся! Нам есть в чем каяться, собратья, на всех на нас лежит великий грех, тяжкий и неискупный. Мы подняли руку на са- мое... на самое святое! - Эй, Буба! - выкрикнул кто-то из толпы. - Ты трепись, да не затрепывайся! На кого это мы все руку подняли! Чего бол- таешь! Какой такой грех?! - Точно, охренел Чокнутый! - Я те щя дам, охренел, я те, ядрена вошь, щя покажу! - взвился взбалмошный Хреноредьев. - Ты у мене забудешь, как оскорблять честных людей! На этот раз успокоительного инвалиду прописал Длинный Джил - он просто прихватил крикуна за горло, и тот покорно смолк. - Нет! Нет, собратья!!! Все покаемся, все до единого! На колени! На колени, я говорю, олухи! С места не сойдем, пока прощения нам не будет! До второго пришествия простоим! - Гы-ы, гы-ы! - радовался внизу папаша Пуго. - Все как один! Буба вдруг осекся. Выпучил глаза. Он вспомнил про Бегемота Коко. Тот стоял с разинутым ртом у башни. Разводной ключ валял- ся под ногами Бегемота, в пыли. По щекам у сентиментального Коко текли слезы. - Ты чего хавало раззявил?! - завизжал Буба с трибуны. - Болван! Негодяй! Предатель! А ну, стучи, дегенерат! Я для кого говорю, ублюдок паршивый! Перепуганный Коко подхватил ключ и принялся со всей силы колотить по железному боку башни. В жутком грохоте потонули яростные вопли Бубы Чокнутого и неожиданные, громкиг рукоп- лескания толпы. Многие уже стояли на коленях, но и они хло- пали. Доходяга Трезвяк спрятался за трибуну. Ему было не просто страшно, на него вдруг повеяло ужасом - сейчас придут они, и все будет кончено! Папаша Пуго стоял на полусогнутых в луже, которую он сам и наделал перед трибуной, и с чувством ударял одной огромной ладонью о другую не менее огромную ладонь. Кто-то из малышни подбежал к нему и, подпрыгнув что было мочи, водрузил на лы- соватую голову папаши большой и красивый венок, сплетенный из валявшихся тут же на площади обрывков проволоки, каких-то прозрачных трубочек и прочего мусора. - Гы-ы-ы!!! - рев папаши Пуго перекрыл все звуки. Это был звездный час обходчика-передовика. - Гыы-ы-ы!!! На такой восторженный рев нельзя было не откликнуться. Но туристы не откликнулись и на него. У Бегемота Коко уже онемели все четыре руки, но он про- должал наколачивать по железу. Он совершенно оглох от грохо- та и не слышал диких воплей Бубы. А тот орал как никогда в жизни: - Хва-а-атит!!! Га-ад!! Остановись, своло-очь!!! Кончилось тем, что Буба свалился с трибуны прямо на папа- шу Пуго. Но тот не расстроился и не обиделся. Он привлек Чокнутого к себе, обхватил огромными горилльими ручищами и принялся лобызать - со всей братской и товарищеской страстью, с искренним и неукротимым желанием поведать о сво- их пылких чувствах... А Хитрый Пак сидел в засаде и выжидал. Он выбрал самое удобное место - за мусорным бачком, который стоял в ряду та- ких же собратьев значительно левее трибуны, но зато напротив люка. Лучшей точки было и не найти. Паку надоело бояться. И он решил, что прикончит любого, кто высунется из люка. Пусть только попробуют! Он им всем даст жару! Ну, а если и его пришлепнут, значит, так тому и быть, судьбы не минуешь. С минуты на минуту должен был подоспеть Гурыня-предатель. Его хлебом не корми, баландой не накачивай, дай в заварухе какой поучаствовать. Но что странно, каких бы приключений ни искал Гурыня на свою собственную задницу, куда бы он ни со- вался, всегда из воды сухим выходил! Другое дело - это ду- рачье, что выдуривается на площади. Пак поглядывал на наро- дец с презрением. Быдло! Простофили! На коленях о прощении молят! Сейчас, прямо, дадут им прощения! Как бы не так! - Ну че, падла? - прошипело из-за плеча. Пак даже вздрогнул, не ожидал он, что Гурыня подкрадется столь незаметно. - Че они, суки, выкобениваются, а?! - Заткнись! - оборвал Гурыню Пак. - Гляди! Папаша Пуго все-таки сломался, не выдержал огромного нап- ряжения и рухнул в собственную лужу. Уснул мертвецким пьяным сном. Но от Бубы Чокнутого не так-то просто было отделаться. Он приказал принести веревки, и папашу, бесчувственного и счастливого во сне, подняли. Веревки обвязали вокруг кистей, концы забросили на трибуну, подтянули тело, закрепили концы. Теперь знатный обходчик висел на веревках, едва касаясь поч- вы ногами и мерно покачивая из стороны в сторону своей голо- вой с реденькой рыжей шерсткой. В обрамлении пышного венка эта голова - пускай не мыслителя и философа, не поэта и ху- дожника, а простого труженика - выглядела внушительно, даже как-то аристократически. А Буба не мог остановиться. Проповедь захватила его, по- несла. И казалось, что вовсе не Буба Чокнутый вещает с три- буны простому люду, а некий грозный и всевидящий небесный страж, спустившийся на землю и поучающий заблудших. - Не будет прощения! Ибо грехи столь велики и неискупимы, что прежде гора взлетит к небу и оживут статуи, чем снизой- дет на вас благодать!!! Ниц! Падайте ниц! Уткните свои пога- ные рожи в землю, в навоз, задохнитесь в нем, захлебнитесь! И пусть это покажется вам раем по сравнению с теми муками, которые ожидают вас впереди... - И все-таки, по-моему, он чего-то не то говорит, - выра- жала свои сомнения Трезвяку Мочалкина. Трезвяк думал, что смываться поздно. Что это конец! Что вот-вот из люка вылезут туристы с железяками в руках и всех тут перещелкают, никто и ахнуть не успеет. Доходяга стоял ни жив, ни мертв. - ...приидите же! Приидите и примите покаяния наши! Или обратите нас во прах! Истребите аки саранчу и скорпионов! Огнем очистите нас, ибо сами мы неспособны! И пусть суд бу- дет неумолим и праведен! - Нет, Доходяга, - Мочалкика наконец утвердилась в своем решении, - Буба у нас - точно, чокнутый! Пора его переизби- рать, как ты считаешь? Но Доходяга Трезвяк ничего не ответил, он сидел за трибу- ной и тихо трясся. - Все вы чокнутые! - заключила Мочалкина. Бегемот Коко вернулся к трибуне и стоял, смиренно сложив руки на животе. Ключ он потерял где-то по дороге. Но не ве- лика была потеря, чтоб сожалеть о ней. Как зачарованный Коко слушал Бубу. Но того хватило ненадолго. Буба быстро скис и умолк, зах- лебнулся в собственном красноречии, выдохся. Все смотрели не на башню, и не на люк, из которого должны были появиться ту- ристы, а на умолкшего оратора. - Спекся, болван! - процедил за своим баком Хитрый Пак. - Шлепнуть его, и дело с концом, падла! - заявил Гурыня. Пак не стал ему отвечать, зачем попусту нервы портить, и так уже до предела натянуты. Он неотрывно следил за люком. Даже глаза болели. - Покаемся, братья! - истошно выкрикнул напоследок Буба. И завершил на совершенно истерической ноте, обращаясь поче- му-то не к башне, а к небесам, воздев руки к ним и задрав голову: - Приидите же, судии праведные! И покарайте нас!!! После этого Буба, уже будучи в бессознательном состоянии, снова сверзился с трибуны. И снова в ту же лужу. Но теперь папаша Пуго ничем не мог ему помочь. - Нехорошо! - сказал Хреноредьев. - Нескромно! Вдвоем с Длинным Джилом они отволокли Бубу за ноги прямо к мусорным бачкам - пускай полежит, авось, прочухается. Но Пака с Гурыней они не заметили. Вернулись назад. Стали ре- шать, что же делать. - Разбегаться надо, - предложил Доходяга Трезвяк из-за трибуны. - Я те разбегусь! - ответил ему Бегемот Коко. - Шкурник! Единоличник паршивый! Морда твоя кулацкая! Трезвяк замолк. И надолго. - Надо созвать женсовет, - предложила Мочалкина, - и пос- тавить вопрос ребром! Длинный Джил промычал ей нечто невнятное, постучал себя кулачищем по макушке и посмотрел в глазапристально, навевая тоску смертную. Мочалкина громко, с захлебом и причитаниями зарыдала. - Я, едрена корень, так понимаю, - важно начал Хреноредь- ев. Но завершить не смог по той причине, что он ровным сче- том ничего не понимал. Толпа гудела. Все ждали чего-то. Но ничего не было. И это вызывало большое недовольство и грозило перерасти в серьез- ные волнения, а может, и бунт - посельчане были народцем разношерстным, не всякий мог понять, что бунтовать нехорошо, у многих на это просто мозгов не хватало. Назревал большущий скандал, который мог кончиться плачевным образом и для вер- ховода Бубы Чокнутого, и для всех поселковых избранников. - Гы-ы, гы-ы! - временами спросонья подавал голос папаша Пуго. - К ответу! Зажрались! - Даешь всеобщее покаяние, едрена-матрена! - Кончай бодягу! - Всех их пора!!! Толпа уже бесновалась. И в любую минуту могло произойти непоправимое. Но весь гам и шум перекрыл леденящий души вопль. Даже не вопль, а взвизг какой-то: - Шухер, ребя! Атас!!! Все будто по команде повернули головы к башне. В жуткой, неестественной тишине над площадью проплыл скрип - долгий, протяжный. Люк медленно открывался. - Я все знаю, Биг, - повторил Отшельник, - ты правильно сделал, что заглянул ко мне. Большой выпуклый глаз, матово отсвечивая синевой, смотрел на Чудовище. И столько было в этом умном, мудром, всепонима- ющем взгляде доброты, что Чудовище поневоле размякло и снова превратилось в того маленького и любознательного Бига, под- ростка, юношу, который часами выслушивал рассказы Отшельни- ка. Когда это было! Но ведь было же! Отшельник сильно сдал. Его тельце стало совсем немощным, хилым. Каждая кость выпирала наружу сквозь полупрозрачную сероватую кожу. Плечи совсем заострились, были сведены к са- мой шее. Но Чудовище не видело его тела, оно смотрело в этот бездонный глаз, тонуло в нем, растворялось. На минуту вспом- нился Волосатый Грюня, безжалостно убитый туристами, и та мольба, то отчаяние и нечеловеческая тоска, что застыла в его стекленеющем глазе. Может, и он, доведись ему выжить после охоты, стал бы вот таким же Отшельником... Может, и стал бы. А скорее всего, нет. Разве предугадаешь будущее. Грюни нет, и уже никогда не будет. А в мире все остается по-прежнему, так, будто и не было никаких грюнь, близне- цов-Сидоровых, Бандыру и других, лежащих сейчас в подвале. Подбородка у Отшельника почти не было, нижняя часть лица как-то незаметно переходила в шею, и только малюсенький ро- тик-клювик обозначал этот переход. Отшельник и говорил-то, почти не разжимая губ. И тем не менее голос звучал громко. Болезненно, старчески, но громко. - Ты вот что, Биг, - произнес Отшельник, - сходи-ка вон туда, видишь? - он чуть повел пальцем вправо. - Я открою... А ты принеси мне, сюда... В правом углу зала-берлоги сдвинулся с места замшелый и огромный валун, открылся вход куда-то, в темноте Чудовище и не разобрало, куда именно. - Иди, иди, не бойся! Чудовище прошло несколько метров, оглянулось. - Возьмешь там пару бутылок или нет, лучше большую банку. И тащи ко мне! - сказал Отшельник. - Потом поговорим. За валуном была еще одна пещера, поменьше, вся забитая всевозможной посудой. Там были бутылки, бутыли, бутылочки, банки, склянки, кастрюли, котлы... Наверное, раньше здесь располагалось хранилище, а может, и еще что. С самого края стояло громоздкое и непонятное сооружение, перевитое труба- ми, шлангами. Из сооружения выходил маленький изогнутый кра- ник. Под краником стояла большая двухведровая банка зеленого стекла. Капелька за капелькой падали в банку - почти безз- вучно, но с какой-то дьявольской размеренностью, будто отс- читывали уходящие секунды. Чудовище хотело нагнуться за банкой. Но заметило поодаль другую, точно такую же, только наполненную до верху и закры- тую пластиковой крышечкой. - Ну что ты там застрял?! Голос Отшельника прозвучал недовольно. И Чудовище не ста- ло размышлять над множеством вопросов, которые возникли у него в этой пещерке, а подхватило полную банку. Вернулось к нише. - Вот, держи! - Спасибо, Биг. А меня что-то и ноги носить перестали. Видал, какая голова? То-то, все растет и растет, скоро ей в берлоге будет тесновато, ха-ха! - в голосе не было ни ка- пельки веселости. Только теперь Чудовище поняло до конца, осознало наконец, что Отшельник болен. И что он страшно болен, что он неизле- чим. Оно поставило банку у ног сидящего и отошло. Отшельник попробовал нагнуться, но у него это не получи- лось. Тогда он привычным движением, почти машинально протя- нул руку, вытащил из углубления в стене металлическую трубку и резко ткнул ее концом в крышечку. Та не поддалась. - Помоги, Биг! Чудовище взяло трубку в щупальце, продавило крышку. От- шельник тут же ухватился за другой конец, присосался. Он пил долго. Чудовищу показалось, что сейчас он лопнет, разве можно влить в такое маленькое и худенькое тельце столько жидкости! Да он сошел с ума, наверное! Отшельник оторвался от трубки, когда в банке оставалось меньше трети. Он тяжело дышал. Не мог говорить. Но когда ды- хание наладилось, сказал: - Такие дела, Биг. Не удивляйся, я теперь без этого пойла не могу. Придется, видно, перебираться туда, к агрегату, а то помру, Биг! Чудовище смотрело и думало: "Нет, Отшельник, ты помрешь в любом случае. Эко вон тебя разобрало! А ведь такой был здо- ровый, такой сильный! Сколько планов было на будущее, каза- лось, что жить тебе предстоит вечно, что ты сумеешь найти спасение для этого проклятого мира! А почему бы и нет, вон ведь головища какая! Там мозгов больше, чем у всех остальных обитателей Подкуполья, точно больше! Что же ты делаешь, От- шельник! Зачем?!" Чудовище пыталось заставить себя не думать об этом, оно знало, что Отшельник читает мысли - и не только у тех, кто рядышком стоит, - но ничего с собой поделать не могло. - Ладно, Бит, не расстраивайся, - сказал Отшельник, - я и сам все знаю. Только ты меня хоронить-то не спеши. Всякое бывает ведь, может, и обойдется. Он снова присосался. Но вы- пил совсем немного. Свечение вокруг его огромной и полупроз- рачной головы стало сильнее. Да и сам Отшельник как-то прио- бодрился, голос зазвучал почти по-прежнему - ровно, спокой- но, без старческого дребезжания. В глазу появилось сияние, не блеск, а именно сияние, неземное, нечеловеческое. Длинные волосы, спадающие от висков и с затылка до деревянного по- мостика, на котором сидел Отшельник, зашевелились, зазмеи- лись словно живые. Дырочки ноздрей округлились - было видно, как он задышал вдруг глубоко и ровно, без натуги и хрипов. Лишь тельце оставалось таким же серо-желтым, изможденным. - Все будет нормально, Биг. Давай-ка о тебе поговорим. Ведь дела твои неважные, верно? - Верно, Отшельник, - подтвердило Чудовище. - Дела мои - хуже некуда. Похоже, крышка мне. Но сам знаешь, я за жизнь не цепляюсь. Жаль только, если задуманного не довершу, вот чего жаль! Отшельник впервые за все время моргнул - серая кожистая перепонка на миг опустилась на огромный глаз, но тут же уб- ралась опять наверх. - Не время стекляшки давить, Биг, не время! Ну чего в го- лову вступило? Так и будешь воевать с пыльными зеркалами?! Ну воюй, воюй, это дело нехитрое, любой справится. - Да ладно тебе, чего прицепился! - Чудовище немного оби- делось. - Я не навязываю. Но ты подумай, Биг. Я тебе вообще-то не собираюсь советов давать, где я их тебе возьму! Но кой о чем потолковать надо. Ты ведь на туристов-то зол? Говори?! - Еще бы, Отшельник! Они всю малышню почти из поселка пе- ребили на пустыре. Я сам еле ушел! Еще бы, не зол! Да попа- дись они мне... В голове у Отшельника что-то забулькало, завихрилось, закрутилось - все было видно сквозь полупрозрачный череп, сквозь кожу. И невозможно было угадать, что происходит внут- ри этого гигантского мыслящего котла. - В том-то и дело, Биг! Попадись они мне... Ты заранее в них врагов видишь! А какие они враги? Они и не враги вовсе! Они просто не такие, Биг, понял?! - И все равно, теперь коли попадется мне на пути кто из них, живьем не уйдет. Это я тебе могу заранее пообещать, От- шельник. Сам подохну, но и им жить не дам! Нет, специально искать не стану. Но пусть только попадутся! - Совсем глупый ты мальчишка! Каким был, Биг, таким и ос- тался. - Он вдруг тяжело вздохнул, снова моргнул. И перестал шевелить губами. Теперь его слова сами проникали в мозг Чу- довища: - Ах, если бы все было так просто, Биг. Если бы это были звери или люди со звериной моралью, нелюди, Биг, разве стал бы я тебя отговаривать? Нет, никогда! Но они совсем не такие. Они там, у себя за барьером добряки, каких и не сы- щешь, у нас нет таких, не осталось, Биг! Они любят друг дру- га, верят друг другу, они никогда не оставят без помощи нуж- дающегося, Биг, я это знаю. Последнее с себя снимут, кровь отдадут свою, костный мозг, все, что потребуется, Биг, и не за миску баланды, не за кружку пойла, нет, так отдадут, по-человечески, по-людски... Они как за головы-то взялись, так над каждой животинкой, Биг, над каждым росточком трясут- ся, оберегают все, что живет, растет, движется, никого в обиду не дадут, точно! Попробуй у них там тронь кого-нибудь, задень случайно - такая шумиха поднимется, что и несдобро- вать обидчику. Не-е, Биг, они добрые, они хорошие, очень хо- рошие... Но там, Биг, у себя. А здесь они совсем другие. Не спеши их винить, может, это не вина их, а беда. Все беды, Биг, от непонимания. Мы для них не люди! И не животные даже. Любая тварь Божья для них бесценное создание, имеющее все права на жизнь, будь то червь или каракатица, слизняк или букашка какая. Все под солнцем и небом рождены! Всем места хватит! А мы, Биг, изгои, уроды, мутанты. Мы ни в какие ка- тегории не вписываемся. Мы для них ничто... Нет, мы для них лишь одно - неприятное воспоминание, раздражающее, от кото- рого лучше отмахнуться, стереть его из памяти. И они не ве- дают, что творят. Они думали, здесь все сами собой передох- нут, не пройдет и сотни лет! А здесь приспособились, оста- лись некоторые, да еще и потомство дают - страшное, по их меркам, жуткое, уродливое. Так-то, Биг. Их и совесть гложет - не всех, тех, кто помнит еще, - и раздражение захлестыва- ет, дескать, все во всем мире прекрасно и воздушно, ухоженно и облагороженно, а эта дыра мерзкая портит дело, она поганым плевком на зеркальной сияющей поверхности. Думаешь, им об- ходчики нужны, работники? Нет, Биг, это все по старой тради- ции остается, по привычке. Им никто не нужен! Тут все на полной автоматике! Они еще качают сюда пойло, поддерживают коегде раздаточные. Но тоже по привычке, Биг. Если бы ты знал, какие у них там дебаты шли, оставить нас здесь или усыпить всех, безбольно, незаметно совсем, чтоб стереть на- конец-то плевок поганый. Решили пока оставить. Но разрешение на отстрел тех, что полностью утратили остатки человеческих качеств, на отстрел монстров, как они говорят, добились, Биг! Под благим предлогом добились, чтоб, дескать, генофонд планеты случайно не подпортился, вот так-то! Но здесь штука такая, Биг, попробуй у нас отличи: с мозгами ты или нет, монстр ты или обходчик-передовик. Мы для них, Биг, все монс- тры. Рано или поздно всех отстреляют. Еще и гордиться будут, дескать, полезное дело совершили, подвиг! Попробуй-ка, разу- беди! - Они нас не жалеют. И мы их жалеть не будем! - вырвалось у Чудовища. - Не уговаривай меня, Отшельник. Это враги! Отшельник раздвинул свой рот-клювик. Заговорил обычным способом. Большой темный глаз стал грустным, подернулся пе- леной. - Зло порождает зло, Биг. Не надо умножать зла, его и так достаточно в мире. Я заклинаю тебя, не делай опрометчивых поступков. Ты всех погубишь! Любой повод они используют для начала массовых охот, тотальных отстрелов! Понял, Биг?! Чудовище ответило не сразу. По его телу волнами пробежала дрожь, сотрясая массивные бугристые мышцы под волдыристой и влажной кожей. Горб как-то обострился, стал совсем уродли- вым. Чудовище переминалось с конечности на конечность, пре- бывало в явном замешательстве. И все же оно собралось. - Ты, наверное, слишком много выпил из этой банки, От- шельник, вот тебе и мерещатся всякие страсти. Не пей больше, не надо, я прошу тебя! Глаз снова засиял. - Ничего, малыш, ничего. Мои мозги варят, дай Бог каждо- му! И я не слишком много выпил, я отдаю себе полный отчет, Биг. Меня не берет уже эта дрянь, это паршивое пойло. Оно только возвращает мне силы, Биг. - Ты скоро умрешь от него... - тихо проговорило Чудовище, проговорило вслух, как бы подтверждая свои мысли таким пу- тем. - Всякое может случиться, малыш. Но сейчас не об этом. С тех пор, как ты убил охотников, Биг, над поселком нависла угроза кары. Понял? Ты можешь не любить их, презирать. Пусть они безмозглые, жалкие, противные, подлые, мелочные, сварли- вые, низкие и недостойные. Но согласись, Биг, отвечать за тебя они не должны. Это будет нечестно, Биг, несправедливо. Каждый должен отвечать сам за себя. Кончай свои игры со стекляшками! Не для них же ты появился на свет?! Ты еще не знаешь всех своих способностей, всех возможностей. Они будут открываться постепенно, И они не помешают тебе, Биг. А ту- ристов не бойся. Я вижу будущее, верь, они не убьют тебя. Я тебе это обещаю, я вижу это, они тебя не прикончат... по крайней мере, до тех пор, пока я жив. - Поживем - увидим, - неопределенно протянуло Чудовище, - чего гадать. Только я тебе, Отшельник, скажу прямо: я бил эту мерзость! К буду бить! А когда я расколочу вдребезги последнее, я возьму... Отшельник тихо засмеялся - будто кашлял или задыхался. - Знаю, знаю. Возьмешь самый большой и острый осколок и перережешь себе глотку, так?! - Так! - Хорошо, Биг, это твое дело. Но это будет потом, а сей- час твоя жизнь не принадлежит тебе. И не бойся, я буду помо- гать, не такой уж я и хилый, Биг, не такой уж и слабак! Мы еще поживем с тобой! Отшельник снова надолго присосался к трубочке, банка пус- тела на глазах. Чудовище стояло и не знало, что ему делать. Умный Отшель- ник так ничего толком и не присоветовал, не дал никаких инс- трукций, а еще говорил, что все-то он знает. Лишь одно стало ясным и до боли понятным - хочешь, не хо- чешь, надо возвращаться. - Возьми-ка эту штуковину, может пригодится! Отшельник протянул Чудовищу трубку, точно такую, какие были в руках у туристов. - Не надо, обойдусь, - ответило Чудовище. И отвернулось. Крышка люка медленно съезжала вправо. Но прежде, чем она полностью освободила проход, раздался громкий хлопок, что-то с силой вжикнуло по металлу и отлетело. Полая железная башня загудела исполинской струной. Народец заволновался, засуетился. Оцепение с него будто рукой сняло. Все загомонили вдруг, загудели, заголосили. Очнувшийся Буба высунул голову из-за бачка и завопил бла- гим матом: - Это все папаша Пуго! Это он! Его хватайте!!! На Бубу не смотрели. Все ждали, кто же вылезет из башни? И когда? Пак в четырех метрах от Чокнутого Бубы молча и сосредото- ченно лупцевал Гурыню. Еще бы! Тот своим дурацким преждевре- менным выстрелом чуть не испортил все дело! А может и испор- тил! Он бил придурка зло, метко и безжалостно. Но тот не кричал и даже не стонал, сносил побои молча - знал, за дело лупцуют. Ошалевший Буба, совершенно не понимая, что происходит, присоединился к Хитрому Паку и с остервенением принялся бить Гурыню ногами. Тот не мог стерпеть подобного, да еще не от вожака, а от постороннего, пускай и взрослого мужика, изб- ранника. Он извернулся и вцепился своими костяшками в горло Бубе, повалил его на землю и начал душить. На площади у трибуны били инвалида Хреноредьева, Бегемота Коко и Длинного Джила. Трезвяк куда-то смотался. Дура Мочал- кина с трибуны координировала действия толпы. - Эй, ты, обрубок, не ты, вислоухий, а вот ты, зайди с другого края! Я те говорю, с другого! Выбрось палку! Бить только кулаками! Раз, два, взяли! Опа! Из кучи-малы доносилось: - Едрена-матрена! - Прощевайте, братишечки! - Бей супостатов! Громи! - Попили кровушки, изверги! Души его, души, падлу! - Мы-ы! Мы-ы-ы! - Сограждане, покайтесь немедля, едрит вас через колено! - Щя! Щя мы те покаимся! - Бей! - Эх! Ох! Ух! - На колени, едрена вошь! - Дави! - И-эх! Хорошо!!! И еще многое другое, не передаваемое, но звучное и смач- ное. Лишь один папаша Пуго висел на своих веревочках, словно распятый, и ошалело, с радостным оскалом желтых лошадиных зубов, но по-прежнему не открывая глаз, выдавал привычное: - Гы-ы, гы-ы! Никто и не заметил, как из дыры в башне показалось нечто невообразимое - большое и страшное. Один Пак не растерялся. Но прежде, чем навести железяку на появившегося и выстрелить, он от неожиданности закричал во всю свою луженую глотку: - Ага-а!!! Вот оно что!!! Они все вместе!!! Все заодно!!! И несколько раз подряд нажал на спусковой крючок. Две пу- ли попали прямо в лоб Чудовищу. И отскочили. Еще одна заст- ряла в плече. Три или четыре прошли мимо, снова заставив по- лую трубу тяжело и низко загудеть. Чудовище не ожидало такого приема. И потому растерялось. Когда Отшельник перед уходом дал ему план подземных коммуни- каций и указал по какой трубе надо идти, чтобы вернуться в поселок, Чудовище еще не знало, как оно поступит. Лишь по дороге пришла окончательная решимость. Но почему здесь столько народу? И почему вообще труба привела сюда, на пло- щадь, ведь в плане она заканчивалась в развалинах? И почему стреляют?! Прямо вот так, в лоб, без предупреждения, без причины?! Но больше всего Чудовище поразило то, что в сотне метров от него, там, внизу, у мусорных баков, заваленных неубирае- мой вот уже десятки лет всяческой дрянью, стоял живой и нев- редимый Пак Хитрец! Да еще с трубкой в руках! Откуда он здесь взялся?! Ведь суток не прошло с тех пор, как Чудовище держало его на собственных руках - безжизненного, холодного, с огромной дырой прямо во лбу и рассеченным надвое хоботом?! Пока Чудовище размышляло - а это длилось не больше секун- ды - Пак снова навел на него трубку. Чуть левее из-за кучи мусора выскочил избитый до предела Гурыня и тоже выставил вперед металлическую трубку. Надо было спрятаться назад, в башню. Но Чудовище опешило - еще один мертвец воскрес! - Они все заодно! Бей его!!! - выкрикнул Пак. - Изрешечу, падла! Убью!!! - завизжал Гурыня. - Я не виноват! Это все папаша Пуго! - закричало следом непонятное существо, представляющее из себя сплошной синяк, залитый кровью, но в котором по особой стати и выправке все же узнавался Буба Чокнутый. - Это все он!!! - А-а-а! Чудовище! Они напустили на нас чудовищ!!! - зао- рали из толпы, разом переставшей избивать активистов. - Спа- сайся, кто может! - Собрание закрыто, сограждане! - торжественно объявила с трибуны дура Мочалкина. - Прошу расходиться! - и спрыгнула вниз, на покореженного инвалида Хреноредьева. - Ух ты, едрена-матре-ена-а! - удивился тот. Именно в этот миг Чудовище почувствовало, как в него вонзилось не меньше десятка пуль. Оно тут же полностью вылезло из люка, съехало по трапу чуть ниже. И спрыгнуло на землю. - Спасайся! - Убивают!!! - Вот она, кара! Пришли!!! Праведные!!! В давке затоптали Бегемота Коко, отдавили ему вес четыре руки. Брюхо у Коко было непробиваемым. Голова тоже. Мочалки- на выносила с поля боя Хреноредьева, на руках, как младенца. Длинный Джил сидел на корточках, охватив руками голову, и мычал. - На колени! На колени, грешники! Падлы! - орал какой-то сумасшедший. Папаша Пуго очнулся наконец. Он висел и гыгыкал радостно. Наблюдал, как из кармана синенькой телогрейки, расшитой го- лубями мира, выбирается на свет Божий котособаченок Пипка. Вид у Пипки был еще тот - помятый и напуганный. Он полз, цепляясь всеми семью лапками за грубую ткань, полз вверх, норовил до плеча добраться и устроиться на нем. Папаша Пуго тянул к нему свои непомерные обезьяньи губы, облобызать хо- тел Пипку. Но не доставал. Венок сполз папаше на левый глаз, прикрыл его. Папаша почти ничего не видел. Да в общем ему было и наплевать на это. - Чудовищев напущают, бабы! Спасайся! Вот он, суд правед- ный!!! - Атас! - Шухер! - Щя мочить начнут, падлы! - Едрены катаклизьмы!!! Пак стоял на прежнем месте и в упор расстреливал Чудови- ще. Но то и не думало падать. Оно медленно, неотвратимо приближалось. Трус и балбес Гурыня удрал. А Пак все стрелял и стрелял. До тех пор, пока Чудовище не вырвало у него из рук железяки и не закатило затрещины. Он упал и сразу прова- лился во тьму. Но ознаменовалось это мгновение еще и другими событиями: - Это не я! - возопил изуродованный Буба. Пипка добрался до плеча, уселся поудобнее и взмявкнул. Толпа замерла, как по команде, кто где стоял - так и зас- тыли. Головы одновременно поднялись к небу, туда, откуда послышался вдруг резкий неумолкающий треск. Над площадью, взметая тучи пыли, разгоняя мусорные валы, наводя ужас и поселяя в сердцах ледяное оцепенение, срывая шапки с голов и сбивая воздушной волной с ног ослабленных, зависли четыре больших и черных винтокрылых машины. Никто не видал таких прежде, разве что слыхали от стариков, да и то не все. Но это не меняло дела - пришла она, кара небесная, зависли над головами те, кто судить не будет. И пощады те- перь не жди! Машины медленно снижались. В один миг площадь стала такой чистенькой, какой ее никто не видывал отродясь - будто сотня дворников с метлами прошлись по ней, а следом проползла сот- ня поломоек с тряпками в руках. Народ, опомнившийся и трясущийся от страха, разбежался - кто куда. Только папаша Пуго висел на трибуне. Да котособа- ченок Пипка сидел на его плече. Один не мог убежать. Второй ничего не понимал и вдобавок после папашиного кармана ему все раем казалось. Правда, за бачками оставались еще двое: Чудовище и Пак Хитрец. Но их не было видно сверху, они притаились за опро- кинутыми широченными крышками. Чудовище приглядывалось, прислушивалось. Теперь ему было понятно, кто тарахтел в небе там, возле дыры, ведущей в бер- логу Отшельника. Но и оно не знало, чего ждать от этих пос- ланцев небес. Думало, вот спустятся, выйдут, а там и видно будет, что к чему и что почем. Хитрец помалкивал, жался к холодному баку. Он только прочухался и не все понимал. Машины не спустились на землю. Повисели, повисели и мед- ленно, поднимая еще больший ветер, почти ураганный, сорва- лись с места. Лишь одна осталась. Но и она приподнялась чуть повыше, сбросила черненький бочонок - прямехонько к трибуне. Бочонок упал беззвучно. Из него что-то разлилось, растек- лось... И вдруг полыхнуло огнем - стена пламени взмыла вверх, но через секунду осела. Боковым зрением Чудовище видело, что и в поселке повсюду: и справа, и слева, и в глубине - что-то полыхает, горит, ды- мится. Но оно не могло оторваться от зрелища, которое лишало воли, притягивало к себе и вместе с тем вселяло в душу нечто большее, чем просто ужас. Посреди растекающегося огня стояла утесом бордовая трибуна с привязанным к ней папашей Пуго. Она медленно, но уверенно занималась. Языки пламени колыха- лись, то скрывая папашину фигуру от глаз, то открывая ее. Истошно визжал, совершенно не своим голосом, котособаченок - ему некуда было спрыгнуть, кругом бушевал огонь. - Папанька!!! - заорал вдруг Пак. И выскочил из-за укры- тия. - Папаня!!! Но дым уже занавесил все. Лишь пробивалось негромкое, еле слышное: - Гы-ы! Гы-ы-ы!!! Собиравшаяся уже улетать машина подправила к бакам, сни- зилась - не больше трех метров отделяли ее от земли. Высу- нувшийся ствол нащупал орущего Пака. Но выстрелить из машины не успели - Чудовище резко подп- рыгнуло вверх, уцепилось за маленькое зелененькое крылышко, машину качнуло, ствол спрятался, раза два или три выстрелив. Но все мимо. Пак стоял с разинутым ртом и смотрел, как машина резко поднимается вверх, унося с собой цепкое и бесстрашное Чудо- вище. А может, у них так и запланировано было? - подумалось ему. - Черт его знает, поди разберись. Он не стал разбираться. Он первым делом подобрал свою же- лезяку. А потом пошел поглядеть, во что превратился папань- ка. Сгоревшая трибуна обвалилась, и ничего нельзя было разоб- рать - где что, где папанька, где доски, где Пипка... Только синенькая телогрейка, пошитая из несгораемого материала, ды- милась посреди угольев. Но голубей мира на ней не было вид- но, наверное, выгорели вместе с нитками, которыми их вышива- ли. Эда сидела на дубовом табурете, уперев лапы в бока, - по- бедительницей сидела. - А чего я вам говорила, а?! - торжествующе поучала она Мочалкину-среднюю и Мочалкину-старшую. - В подпол надо было прятаться, вот и вся наука! Дуры - вы и есть дуры! Мочалкины согласно кивали. Инвалид Хреноредьев лежал на полу. Он был несокрушим. - Первым делом надо Бубу посадить в подпол, - сказал он, - чтоб умных людей слушал, ядрена тарахтелка! - Да хрен с ним с Бубой! - заявила Эда. Инвалид взъерепе- нился. - Чего-о?! Ты на кого тянешь, Огрызина?! Та не стала обсуждать с Хреноредьевым такие сложные проб- лемы, а просто спихнула его самого в подпол, вильнула слегка своим тюленьим хвостиком. И инвалид загремел! Так загремел, как сорок тысяч других инвалидов греметь не могут! Только минут через десять изнизу раздался его приглушенно-удивлен- ный голос: - Вот его едрена-матрена! Извиняюсь, стало быть! Приблудшего Бубу Чокнутого били все вместе. Даже соседи присоединились и отвешивали Бубе тумаки. Но тому, видно, бы- ло уже все равно. Да и Буба ли это был?! Никто так и не смог выяснить столь важный факт толком. Длинный Джил сидел на земле, за хлевом, тихо подвывал - сокрушался, что не смог спасти папашу Пуго, а ведь знал, добром дело не кончится, и почему ему Бог не дал языка - он бы все им растолковал, все бы разъяснил. Да поздно! Пак тоже пришел к Эде. Он уже побывал на месте их с па- панькой хижины. Но там было все выжжено - ни стен, ни забор- чика, - ровненькая насыпь угольков да пепла. Куда еще де- ваться?! Огрызина погрозила Паку кулаком. - Гляди у меня, молокосос! Я те поугрожаю еще! - она была отходчивой бабой. Бегемоту Коко сломали три руки. Но он не тужил. - Заживет к следующему покаянию, братишки. Все ништяк! Бубу он бить не стал - себе больней. Трезвяк пришел последним. Он был возбужден до предела. Но страха в нем уже не было. Лицо горело. Брови грозно супились. - Две трети поселка выжгли, суки! - сказал сходу. - Ого! - подал голос из подпола Хреноредьев, - Едрит твою! Остальные сидели с разинутыми ртами. Хотя и ждали погро- ма, но никто такой жестокости от туристов не ожидал, разве они виноваты в чем-то, посельчане-то! Ведь нет же, не вино- ваты! Хотя и кто разберет, может, провинились, сами того не ведая. Бубу Чокнутого забросили в хлев. И его там со сладострас- тием вылизывали детеныши Эды Огрызины. Буба не сопротивлял- ся. Ему было все равно. Он лежал и вспоминал, как прекрасно жилось там, за барьером. Вколешь себе порцию ширева и балде- ешь, витаешь в ином мире, в котором все прекрасно и сказоч- но, в котором существуют такие цвета и запахи, каких отро- дясь не водится на земле, в котором ни к чему жратва, выпив- ка, развлечения, бабы и, уж само собой, работа! А что здесь? Здесь все погано! И наплевать, что выжгли поселок! Выжгли, значит, его и надо было выжечь! Да не на две трети, как го- ворит этот недоумок Трезвяк, а полностью! Со всеми этими обалдуями! Так размышлял Буба Чокнутый, лежа в хлеву посреди выродков, слизывающих с него кровь. И от этих дум Бубе ста- новилось легче. Туристы появились неожиданно. Они выросли будто из-под земли - пять длинноногих фигур в скафандрах, масках, с труб- ками в руках. Они не переговаривались, не суетились, не ог- лядывались. Они просто появились. Пак успел юркнуть в кусты. И он все видел, все слышал. Он не смог даже приподнять своей железяки, его клешни свела су- дорога, позвоночник оцепенел - ни согнуться, ни разогнуться! Но глаза-то, глаза были широко раскрыты! Как прикованный смотрел он на происходящее. Обе Мочалкины завалились без крику, без стонов. Длинный Джил вскинул вверх руки, вытянулся, застыл так на секунду, а потом рухнул плашмя. Эда Огрызина завизжала, зак- рутилась на одном месте, обливаясь кровью, закидывая голову назад, суча жирными ножками. Ее тюлений хвост молотилкой стучал по земле. Но и она стихла. Трезвяка видно не было. Туристы постояли немного. И ушли. Пак вылез из-за кустов. Огляделся. - Чего у вас там, едрена-матрена?! - громовым голосом вопросил из подпола инвалид Хреноредьев. - Осатанели, что ль?! Его и Бубу Чокнутого туристы не заметили. Крылышко было маленьким и каким-то скользким, держаться за него было неудобно. Но Чудовище держалось, несмотря на свой внушительный вес. Держалось, обвив его шестью щупальца- ми, присосавшись к обшивке, оставив и свободные конечности - на всякий случай, мало ли что! И как показало время, сделало это Чудовище не напрасно. Из-за приоткрывавшейся дверцы дважды высовывались туристы: первый, увидав незапланированного пассажира, побелел как мел - это было видно даже сквозь прозрачное прикрытие маски - и тут же скрылся; второй высунулся, выставив вперед трубку... Это был опрометчивый поступок. Чудовищу надоело за последние сутки быть живой мишенью. И оно поступило очень просто, поч- ти рсфлекторно - резко выкинуло вперед свободное щупальце, обвило трубку вместе с рукой туриста и выдернуло его из ма- шины. Турист пропал в дымной пелене. Чудовище попробовало прикинуть, сколько же тому придется лететь вниз, до встречи с землей. Но ничего не получилось - попробуй-ка сориентируй- ся в этом чертовом смоге: на какой высоте они летят, куда?! И летят ли вообще? Может, зависли над поселком? Ничего нель- зя было определить. Но судя по тому, что обдувало резким и вонючим ветром, и обдувало все время с одной стороны, они куда-то летели. Надо было что-то делать. Чудовищу вовсе не светило по- пасть на туристовскую базу или куда-нибудь еще. И оно приня- лось потихоньку, но включая в работу почти все мышцы своего огромного тела, раскачивать машину. Поначалу сделать это было непросто - могучий мотор, винты обладали зарядом нечеловеческой энергии, посоперничай-ка с нчми! Но Чудовище не торопилось - оно медленно и ритмично переваливало свой вес, свою массу с одной стороны крыла на другую. Чего, чего, а упорства Чудовищу было не занимать. И машина поддалась, она, вслед за своим живым маятником, стала покачиваться с боку на бок, все резче, все сильнее. Сидящие внутри сообразили, что так можно нарваться на непри- ятности, замедлили ход, сделали отчаянную попытку выровнять- ся. И им это, возможно, удалось бы. Но Чудовище выбрало удобный момент и забросило щупальце вверх, вбив вовнутрь бо- ковое стекло и зацепившись за край дверцы. Теперь оно имело надежную опору! Почти сразу же сверху полилась зеленая жижа - там отчаян- но, в несколько рук, резали, пилили, рубили всем, что только имелось в кабине, это цепкое жилистое мускулистое щупальце. Но было поздно. Чудовище почти не ощущало боли. Им овладело нервное бес- покойство, почти азарт. Оно уцепилось за край второй конеч- ностью, подтянулось... и чуть не полетело вниз. Дверца отор- валась, слетела с петель, искореженных, согнутых. Один из туристов выскочил следом, видно, слишком усердным был. Он тут же растворился в пелене, как и его предшественник. Но Чудовище не упало. Оно успело зацепиться за боковины. И вытянуло вверх третье щупальце, обвило его вокруг кресла. Теперь проблем не было - подтянуться на трех конечностях, даже для такой громадины, дело плевое. Когда оно заглянуло внутрь, в кабине стало еше на одного человека меньше - пилот, сидевший в соседнем кресле, схва- тился руками за голову и выпрыгнул из машины. Он сорвал с себя на лету маску. И еще какое-то время был слышен его жут- кий крик - крик потерявшего разум. Внутри оставалось двое. Они забились в дальний конец ма- шины, выставили перед собой трубки. И ждали. Чего они могли ждать, было непонятно. Но эти два туриста не решались стре- лять. "Пускай мы гробанемся вместе с этой тарахтелкой, - поду- мало Чудовище, пускай! Наверное, так будет лучше. Прав был Отшельник - незачем умножать зло в мире, его и так много!" Оно отвернулось от дрожащих. туристов. Наугад ткнуло щупаль- цем в пульт управления, попало в какую-то клавишу. Машину накренило. Моторы надсадно взвыли. Но, видно, была во внут- ренностях этой тарахтелки какая-то автоматика, она выправила машину. Второй раз экспериментировать Чудовище не стало. - Эй, вы, - сказало оно вполголоса, не оборачиваясь. - Охотнички. Чего ж вы? Давайте, шуруйте, а то навернемся всей компанией! Туристы явно не ожидали услышать нечто членораздельное от жуткой невообразимой твари, что заползла в их машину. И по- тому растерялись окончательно. Один из них упал - лицом вниз, сознание потерял. Второго Чудовище за ногу подтянуло к креслу, усадило. Надавило слегка на плечо. - Давай! Потом будешь нюни распускать! Никто тебя не тро- гает, понял?! И турист что-то понял. Может, был докой по части лингвис- тики, может, его предки когда-то жили на этой земле, и он от них перенял немного, может, просто толковый попался. - Тофай! Тофай! - повторил он возбужденно. - Мы умель! Пошла! - и вцепился в рычаги. Тарахтелка пошла вниз. - Где мы? - спросило чудовище. Турист залопотал что-то по-своему, быстро и непонятно. - Не суетись, Биг! Я рядом! - сказал вдруг Отшельник. Чудовище резко обернулось. В кабине никого не было. Поме- рещилось, небось. - Нет, Биг, тебе не померещилось, - повторил Отшельник. И Чудовище сообразило, что слова доносятся не снаружи, что они звучат в голове. - Ты никогда не разговаривал со мной так, издалека... - начало было Чудовище. - Мало ли чего еще не случалось с тобой, Биг. Не удивляй- ся. Я помогу тебе немного, чем смогу. Правда, для этого мне пришлось высосать полторы банки проклятого пойла. Ну да лад- но, Биг, мы же не будем считаться, верно? - Нет, - ответило Чудовище. - Ну и хорошо, малыш. Я не буду надоедать. Сам все делай! Но я буду переводчиком между тобой и этим, считай, что я спутник связи, а вы два абонента! - Ты мудрено говоришь, Отшельник, я не все твои слова по- нимаю. - Если бы хоть кто-нибудь на земле все слова понимал, Биг! Мы бы жили совсем в другом мире! Ну все, хватит бол- тать! Не для того я себя гроблю, Биг. Чудовище повернуло голову к туристу. - Где мы? Тот ответил, не разжимая губ. - В двухстах милях от этой вонючей дыры, где погибли наши парни! Чего ты хочешь? Не смотри на меня, мороз по коже де- рет! Никогда бы не подумал, что такое... - он запнулся, - что такие бывают разумными. Нет, не смотри, у меня руки дро- жат. Мы навернемся, если я не успокоюсь. Хотя какая разница, все равно ведь ты меня сожрешь со всеми потрохами, когда мы приземлимся, верно? - Верно! - подтвердило Чудовище. - Сожру и не поперхнусь. После этих слов турист как-то расслабился, вздохнул - почти облегченно. - Куда ты сейчас правишь? - Какая разница, где быть сожранным. - Не шути, охотничек, ты не у себя за барьером, помни об этом! Краска отлила от лица туриста, руки задрожали. Но он был крепким парнем, совладал с собой. - Если ты настаиваешь, можно повернуть назад! - Да, я настаиваю, - подтвердило Чудовище. Тарахтелка завалилась на левый бок. В брешь стало заду- вать. Но Чудовище не боялось сквозняков. - Ты можешь связаться с другими машинами, теми, что жгли поселок? - Нет! - резко ответил турист. - Не могу! - Врешь! - Нет, не вру! Ты сам разгромил здесь все. Сейчас связи нет. - Но они знали о том, что я улетел с вами, знали? Турист усмехнулся. Сдвинул маску. - Конечно, знали! - он помедлил немного, видно, решая, говорить или не говорить. Но потом сказал всетаки: - Мы вместе смеялись. Над тобой! Они не видели, но мы все им рассказывали. А они давали советы - как тебя прижать к земле и раздавить или подняться повыше да тряхнуть так, чтобы сле- тел. Но потом решили, что ты и сам отвалишься - повисишь, повисишь немного, пока силенок хватит, да и отвалишься... Вот и отвалился, мать твою! - турист искренне и беззлобно выругался. - Лишь когда ты выдернул Сила, они хотели сбли- зиться, расстрелять тебя в упор. Говорили, мы изрешетим это чучело паршивое за нашего мальчугана! Мы с него на лету скальп снимем! - Ладно, заткнись! Слишком много говоришь, приятель! - оборвало его Чудовище. - Ничего, перед смертью можно! - сказал турист и умолк. - Где мы? - Еще миль двадцать. - Они не встретятся нам? - А я почем знаю! Ты чего, боишься? - Боюсь, - сказало Чудовище, - за них боюсь! - Ну-ну! - выдавил турист с иронией. Он окончательно при- шел в себя. Чудовище выглядывало вниз. Но оно ничегошеньки не видело. Все было в дыму, в тумане. Только теперь оно осознало, в ка- кой степени было прокопчено и загазовано Подкуполье. Но Чу- довищу не с чем было сравнивать, оно не видело иных мест, знало лишь, что на востоке совсем плохо, что там земли под собой не увидишь. И все же зрелище это навевало печаль. - Ты бы пониже спустился, что ли! - Есть, командор! - ответил турист. Машину накренило. Они зависли над какими-то развалинами, еле проглядывающи- ми в серо-желтой пелене, похоже, над тем самым пустырем, где произошло ночное сражение. - Давай-ка еще ниже! Теперь прямо под ними стояла гусеничная машина с погнутым стволом. Чудовище признало ее - та самая! Турист молчал. Но по лицу у него ходили желваки, губы подрагивали. - Любуешься? - наконец выдавил он. - Твое дело, навер- ное?! Чудовище еле сдерживалось, чтобы не отвесить наглецу хо- рошую плюху. - Это их работа! - процедило оно, почти не разжимая жвал. - Спускайся! Тарахтелка совсем медленно, будто в нерешительности, опустилась прямо на брюхо. - Старая модель, - оправдался за нее турист, - с ваших складов, кстати. - Он повернул голову к Чудовищу. - Но когда придут наши... - Что будет, когда придут ваши? - поинтересовалось Чудо- вище. - Сам увидишь. - Ладно, поживем - увидим, - согласилось Чудовище. - А сейчас ты кое-что увидишь. И оно без церемоний выпихнуло туриста из кабины. Тот упал на колени - прямо в груду битого кирпича упал. Но не засто- нал, не закричал, лишь поморщился. - Пошли! Чудовище подтолкнуло его в направлении подвала, ставшего братской могилой для половины поселковой малышни. Им надо было проделать не более десятка-полутора шагов. Винт тарахтелки все так же вращался. Правда, вхолостую. - Я тебе покажу это, чтоб ты знал! Но я тебе покажу это и по другой причине, догадываешься?! - Нет, - мрачно ответил турист. - Зря! Она очень простая - ты никому и никогда не расска- жешь об увиденном, понял? Турист промолчал. Но он все понял. - Гляди! - Чудовище распахнуло дверцы, приподняло крышку. Потом откатило несколько камней. В глубине подвала в ряд ле- жало несколько отвратительных существ - мертвых, скрюченных, ничего кроме омерзения не могущих вызвать у нормального ту- риста, у землянина. - Ты видишь этих детей?! Турист отвернулся. - Их убили ваши... Они их расстреливали в упор, как зве- рей! Нет, хуже, как мишени в тире! Ты понимаешь, о чем я го- ворю или нет?! Не лукавь перед смертью, говори! Турист сказал совсем тихо, но твердо. - Ты можешь меня убить, знаю. И убьешь! Но мне не жалко этих тварей, понял! Совсем не жалко! Я и смотреть на них не могу, меня тошнит, понимаешь, тошнит, вот-вот вырвет! Меня и от тебя тошнит! Убивай! Но я такой падали, такой дряни даже в кошмарных снах не видал! - турист распалялся все больше и больше: - Ты бы поглядел на себя в зеркало! Чудовище вздрогнуло. Но не стало выказывать своего недо- вольства. Оно принялось снова засыпать тела щебенкой, зава- ливать камнями. Потом затворило крышки. - Вы все здесь уроды! Нелюди! Мутанты! Кто бы мог поду- мать, что на нашей Земле появятся такие гадкие твари! Ведь это же бред! Это же чудовищно! Куда мы все катимся?! Меня просто тошнит от всего этого... - Да ладно, успокойся ты, - Чудовище снова слегка косну- лось щупальцем плеча туриста, - успокойся! Не так уж все и страшно. Тебя как зовут? Турист поднял на него удивленные покрасневшие глаза. - Хенк, - сказал совсем другим тоном, как-то сипло и мяг- ко. - Ну и ладно, Хенк. Не бойся, не трону. Пока не трону! - заявило Чудовище. - А у меня и имени-то нет... позабылося что-то. Все по-разному кличут, кто чучелом, кто образиной, кто тварью, кто чудовищем... - Не прибедняйся, Биг! - вмешался Отшельник. - У каждого есть имя. Каждого мать как-то называла в детстве. Хенк огляделся. И Чудовище огляделось. Они не увидели От- шельника. Зато они увидали другое - тарахтелка, поднимая пыль, взревывая моторами и покачиваясь, отрывалась от земли. Турист кинулся к ней. - Поздно, Хенк! - бросило ему в спину Чудовище. - Вот сволочь! - выкрикнул турист, когда машина пропала в пелене. Чудовище подошло ближе. - Да, друзья у тебя верные, - сказало оно, - на таких можно положиться. Гурыня наблюдал за странной парочкой из-за надежного ук- рытия - полуобрушившаяся стена загораживала его с трех сто- рон. К тому же, в двух шагах позади был лаз, в который можно нырнуть в случае чего. Лаз вел в подвалы, а там ищи-свищи его! Он уже трижды поднимал свою железяку и прицеливался в ту- риста - то в голову, то в грудь, то в пах, не мог выбрать, куда вернее садануть. На Чудовище он даже пуль тратить не хотел, это все одно, что в воздух палить или в стену. Но и в туриста он так и не выстрелил. Что-то подсказывало Гурыне - не спеши, не надо рисковать, что у тебя - две баш- ки, что ли?! Вон, у Близнецов-Сидоровых было две башки, а толку?! Нет, не хотел Гурыня расставаться с жизнью. Особенно после вчерашней истории, когда ему довелось уже побывать на краю. Гурыня не один был в развалинах. Пока этот умник Пак все вынюхивал, да выведывал, Гурыня набрал-таки себе ватагу. А что ему оставалось делать, всю жизнь бегать за Паком, кото- рый сам не знает, чего хочет?! Не-ет, у Гурыни тоже кое-что в башке шевелится, и он не из последних в поселке, он еще себя покажет! Правда, ватага подобралась хилая, да и не ватага, а так, кучка - трое кроме Гурыни. Но лиха беда начало! Главное, ре- бята были смирные, послушные, дрожали перед ним как былинки. Но они еще покажут себя в деле! Гурыня надеялся на них. Хотя и не слишком. Он вчера подобрал еще две железяки возле машин туристов. Но Хитрому Паку не стал говорить о них, знал, отберет вожак железяки и еще накостыляет вдобавок. Гурыня их припрятал. Пригодятся. Новонабранной салажне он не спешил раздать оружие. Пере- калечат друг друга, переубивают, все дело засыпят. А дело мнилось Гурыне большим, сулящим немалые выгоды. - Ну чего там? - поинтересовался шепотком из лаза Лопоу- хий Дюк. Его шарообразная голова со слоновьими ушами и тремя мут- ными глазами без зрачков маячила на уровне щебенки - Гурыня запретил вылезать наружу. - Цыц, падла! Дюк перепугался и спрятался. - Все дело испортят, - процедил Гурыня под нос. Он постоянно думал и говорил о каком-то деле, все намекал на что-то, обещал, сулил златые горы. Но ничего путного в его голове не было, никакого сколь-нибудь обстоятельного плана Гурыня по своей непостоянной и вспыльчивой натуре раз- работать не мог. Но ему очень хотелось, чтобы все думали, будто им расписаны действия на год вперед, что все нити в его руках. Когда тарахтелка улетела, Гурыня чуть не нажал было крюк. Еле сдержался. Не было бы Чудовища, он бы без размышлений, в первую секунду же прикончил бы туриста. Но Гурыня не знал, как поведет себя эта мерзкая тварь. Не послушали его вчера, придурки! А он один прав был! Надо было кончать эту образи- ну! Всем вместе, сообща, когда лежала на пустыре опутанная, пойманная ими! Прикончили бы - и все пошло б подругому! А все Умник Пак! Чтоб ему хобот оторвали! Чудовище с туристом бродили по пустырю, осматривали маши- ны, заглядывали внутрь. Чего они искали, Гурыня понять не мог. - Долго нам тут еще торчать? - снова подал голос Лопоухий Дюк. Гурыня бросил в него камнем. Но не попал. Дюк быстро уб- рал голову в лаз. Долго ли придется сидеть в засаде, Гурыня и сам не знал. Ему тоже порядком надоело тут торчать. Он любил быстрые де- ла, заведомо выигрышные. Или такие, чтоб шлепнуть кого да и смотаться по-быстрому, пока не засекли. Вот это да! Это сто- ящее предприятие! - Ну их! - прошипел он сам себе. - Падлы! И на карачках подполз к лазу. Протиснулся в дыру, щелкнув костяшкой прямо по лбу Лопоухому Дюку. В подвале было темно и сыро. Но Гурын